Читать книгу - "Помещик - Михаил Шерр"

— Ишь ты, англичанин, — недоверчиво протянула она. — А говорить-то по-нашему умеет?

— Пока плохо. Но научится.

Вильям между тем совсем не интересовался избой. Он то и дело поглядывал в сторону двора, где слышались звуки от скотины.

— Можно я посмотрю на животных? — спросил он меня по-английски.

— Степанида, — обратился я к хозяйке, — мой слуга хотел бы посмотреть на вашу скотину. Он специалист по животноводству.

Степанида сразу же насторожилась.

— А не колдун ли он какой? А то бормочет что-то на своём языке…

— Никакой он не колдун. Это хороший человек, разбирается в скоте лучше многих. Пусть посмотрит.

— Ну, коли барин велит… Только чтоб без фокусов всяких, — неохотно кивнула хозяйка.

Вильям отправился во двор, а я остался в избе разговаривать со Степанидой. Вскоре пришел Иван, старший брат Степана, который вёл хозяйство, за ним Василий, средний брат — местный кузнец. Крепкие мужики, но усталые и состарившиеся не по годам.

Мы беседовали о делах в деревне, о урожае, о том, как живётся крестьянам. Картина вырисовывалась не радостная — земли мало, урожаи скудные, подати большие. Многие просто выживают, но мне почти сразу же стала понятны причины такого благосостояния семьи Степана.

Их было две. Главной были «золотые» руки Василия. Степан недаром несколько раз хвалил брата, говоря, что он наверное лучший кузнец в уезде.

Второй причиной был отказ братьев делит хозяйство после смерти «большака»: деда, а затем отца. В итоге сохранилось большое и успешное хозяйство.

Через полчаса вернулся Вильям. Лицо у него было довольное.

— Ну как? — спросил я его по-английски.

— Неплохо. Лучше, чем я ожидал. Свиньи породистые, за двумя лошадями хорошо ухаживают, коров три, но они сейчас на выгоне. Куры — отличные несушки. Конечно, это не промышленное животноводство, но для деревенского хозяйства вполне разумно.

— А что можно улучшить?

— Много чего. Но для начала нужно посмотреть на ваше имение.

Личный осмотр хозяйства семьи Степана я решил отложить и попрощались со Степанидой и её сыновьями, поехал дальше. До усадьбы было ещё не меньше версты.

— Барин, — сказал Степан, — вон уже и наш дом виден.

Я выглянул из кареты и увидел то, что заставило меня ахнуть.

Усадьба располагалась на высоком холме, окружённом сосновым бором. Огромные, вековые сосны стояли стеной, их стволы уходили высоко в небо, а кроны шумели на ветру. Воздух был напоён запахом хвои и смолы — чистым, свежим, почти лечебным.

Земля под соснами была покрыта толстым слоем опавшей хвои, мягкой и пружинистой. Песчаная почва, сосновый бор, холм — место действительно было красивое, почти сказочное.

Внизу, у подножия холма, текла река, делая плавный изгиб. С холма открывался великолепный вид на долину, на заливные луга, на дальние леса.

— Красиво, — признал Вильям, любуясь пейзажем.

— Да, место отличное.

На противоположном берегу реки паслось большое стадо коров. Я начал считать и сбился — голов двести, а может, и больше. Животные выглядели упитанными, ухоженными.

— А это чьё стадо? — спросил я Степана.

— Соседа нашего, барин. Торопова Ивана Петровича. У него имение за рекой.

— А у нас есть коровы?

— Иван сказал с нетелями с десяток осталось. Почти всё продали ещё при покойном барине, вашем батюшке.

Я вздохнул. Место красивое, а хозяйство похоже развалено.

Карета въехала на территорию усадьбы, и я увидел то, что окончательно испортило мне настроение.

Главный дом стоял в центре усадьбы — большой, двухэтажный, каменный, с колоннами и двумя симметричными крыльями. Когда-то это был настоящий дворянский особняк, достойный богатой семьи.

Но теперь дом был заброшен. Окна заколочены досками, наверное даже крыша кое-где провалилась, штукатурка осыпалась. Сорняки росли прямо у парадного крыльца. Было видно, что здесь давно никто не живёт.

— Почему дом заброшен? — спросил я.

— Да уж считай с той войны как никто не живет, барин, — ответил Степан. — После французов-то.

— Каких французов? — о судьбе старого дома в дневнике Сашеньки не было ни слова.

— А как Наполеон в Россию пришёл, так французские дезертиры тут набедокурили, дом чуть не подожгли и жить в нём после них стало нельзя. Вот и перебрались во флигель. Это еще было при вашем деде.

Степан показал на одноэтажный дом в стороне от главного здания. Флигель выглядел гораздо лучше — крыша целая, окна не заколочены, вокруг небольшой, но ухоженный садик.

— Там и вы с братьями и родились, — добавил Степан.

Воспоминания Александра всплыли в моей памяти. Дом построил прадед, почти сто лет назад. До 1812 года семья жила в главном доме — богато, широко, по-барски. А потом пришла война, дом и усадьбу «цивилизованные» европейцы разорили. Хозяйство стало приходить в упадок и часть земли пришлось продать.

Семья с тех пор стала жить во флигеле, который изначально строился как гостевой домик.

— Да, я помню. Просто от волнения после того удара… — я многозначительно строго посмотрел на Степана.

Еще во Франции я под страхом смерти запретил ему говорить кому-либо о случившимся в Париже, а оставшийся на шее небольшой след объяснять падением с лошади. С этим как раз хорошо согласовывалось и небольшое моё «торможение» в казалось бы очевидных ситуациях.

Карета остановилась у крыльца флигеля. Я вышел и осмотрелся.

Флигель произвел впечатление очень уютного. Деревянный, обшитый тёсом, с резными наличниками и крылечком. Видно было, что дом регулярно ремонтируют и содержат в порядке. Рядом стояла баня — добротная, срубленная из толстых брёвен.

Из дома вышли слуги — шесть человек. Я их не помнил, но они, видимо, меня узнали и всё дружно поклонились.

— Барин приехали! — воскликнула женщина лет сорока, очевидно, кухарка. — Слава богу, дождались! Я, батюшка, если помните, Пелагея, кухарка, ну и…

— Ну, здравствуйте, — прервал я её. — Как поживаете, как дела в хозяйстве?

То, что подразумевалось под «ну и» совершенно понятно. И лишнее напоминание о теперь уже моих проблемах как-то не очень приятны.

— Да как, барин… — начала было кухарка, но её перебил появившийся из-за угла дома мужчина.

— Добро пожаловать домой, Александр Георгиевич.

Я обернулся и увидел человека лет сорока пяти, среднего роста, но плотного телосложения. Одет он был просто, но добротно — сюртук хорошего сукна, белая рубашка, начищенные сапоги. Лицо умное, глаза внимательные.

— Семён Иванович Макаров, — представился он.