Читать книгу - "Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес"

ее молчание будет означать утвердительный ответ, но бабушка, похоже, не особо разбирается в таких тонкостях, поэтому она пожимает плечами и говорит:

– Да. – Шипы колючей розы впиваются в ее сердце и заставляют исправиться: – Может быть. Немного. Я не знаю. Я… тосковала по тебе.

– Тосковала? – изумляется Ольвидо.

Фелиситас задумывается, как может отреагировать Ольвидо, если рассказать ей все как есть. Ни одна из возможных реакций уже не кажется ей ужасной. Они все равно вот-вот погибнут.

– Наверное, в испанском есть какое-то другое слово, – шепчет Фелиситас, чтобы не разбудить маму. – Но смысл в том, что я хотела, чтобы ты у меня была. Я хотела, чтобы у меня была бабушка, которая просто любила бы меня и всегда была на моей стороне и не сердилась бы на меня, как обычно сердятся родители.

Ольвидо кивает.

– Думаю, я понимаю, – шепчет она. – Прости, что не дала тебе этого. У меня ведь тоже не было бабушки. И никто никогда не был на моей стороне.

– Внучка могла бы быть.

– Ты правда так думаешь? Последние несколько недель ты явно была не на моей стороне.

– От твоих идей чокнуться можно было! – Фелиситас внезапно забывает о шепоте. Она быстро поворачивается к матери и видит, что та, к счастью, продолжает спокойно дышать во сне. – И ты все равно не относилась ко мне как к внучке. Ты считаешь меня una cosa del diablo.

– Что?! – восклицает Ольвидо. – Нет! Я так не считаю. Ты все неправильно поняла.

– Все я правильно поняла. Твои поступки сами за себя говорят. И дело не только в том, что ты хотела от меня избавиться, когда я родилась. Ты хотела, чтобы мама отдала меня другой семье, но потом поняла, что это было ошибкой. И что? Целых десять лет после этого ты не хотела пускать меня в свою жизнь. Я по пальцам одной руки могу пересчитать, сколько раз мы разговаривали.

– Я знаю. Прости меня.

Фелиситас досадливо фыркает:

– Я это слышала уже сотню раз.

Я знаю. Похоже, все всё знают. Но если кто-то что-то знает, но все равно поступает неправильно, он не заслуживает прощения.

– Ты не una cosa del diablo, – продолжает Ольвидо. – Я действительно думала, что твоей маме нельзя было беременеть в ее возрасте и без благословения Господа, но я не считала это твоей виной. Я думала, это моя вина – значит, я не заботилась о ней должным образом. Я обязана была поговорить с ней. Расспросить о ее жизни, о том, чем она занимается, с кем проводит время, о чем думает. Когда она призналась, что беременна, я почувствовала себя неудачницей. Мне казалось, я повторяю ошибки своей матери.

– Той пьяной тети?

– Да, – улыбается Ольвидо. – Той пьяной тети.

– Но ты ведь не забеременела, когда училась в школе?

– Нет.

– Тогда почему ты говоришь, что повторяла ошибки своей матери?

– Ну… – вздыхает Ольвидо. Это долгий и тяжелый вздох, и на мгновение ее лицо и правда становится сморщенным, как чернослив. – Она тоже со мной толком не разговаривала. Она вела себя так, будто ее вообще не волнует моя жизнь, если только это не касается моей способности убирать, готовить или зарабатывать деньги.

– Но ты же заботилась о маме.

– Да, но, как ты сама сказала, важны поступки, а я очень сожалею о своих поступках по отношению к тебе. Разговаривая с тобой, я начинала чувствовать стыд и вину и вела себя как эгоистка. Мне очень жаль. Если бы у меня была машина времени, я бы вернулась назад и все исправила.

– Если бы у тебя была машина времени, разве ты не сделала бы так, чтобы мама не забеременела? – На лице Фелиситас отражается отчаяние. – Ты засомневалась! Ты хотела сказать «да»!

– Нет, – говорит Ольвидо неискренне. – Но путешествия во времени нереальны, поэтому просто знай, что я не считаю тебя una cosa del diablo и мне на самом деле жаль, что ты так чувствовала. Я благодарна Богу, что у Ангустиас есть ты, потому что будь ты кем-то другим, вряд ли ее жизнь была бы такой же хорошей. Клянусь, я рада, что ты моя внучка.

Фелиситас смотрит в окно на бушующий с прежней силой ураган. Она понимает, что должна ответить тем же. Ей стоит проявить доброту в последние часы своей жизни – хотя бы на тот случай, если рай и ад действительно существуют. Вместо этого она говорит:

– Я не могу сказать то же самое о тебе.

– Это понятно и справедливо. – Взглянув в зеркало заднего вида, Фелиситас замечает, что Ольвидо вдруг хитро прищуривается. – Хм. А чем занимаются хорошие бабушки? Кроме общения с внучками, конечно.

– Хм, – передразнивает ее Фелиситас. Надо ей сказать. Надо дать Ольвидо понять, как легко быть хорошей бабушкой, и, может быть, тогда ей станет ужасно стыдно. – Они сидят рядышком, пока ты смотришь телик, даже если им не нравится то, что ты смотришь.

– Ну нет, на это я не готова, – признается Ольвидо. – Ты смотришь такую гадость.

– Тебе надо просто сидеть рядом! Можешь даже глаза закрыть. В смысле, бабушкам надо сидеть рядом. Они могут закрывать глаза.

– Хорошо, я попробую. Что еще?

Фелиситас медленно поворачивается и недоверчиво глядит на Ольвидо. Ей не послышалось будущее время? И неужели Ольвидо начала задавать вопросы?

– Бабушки рассказывают истории.

Ольвидо радостно хлопает в ладоши:

– Проще простого. Я уже рассказала тебе миллион историй из своей жизни.

– Но в них должно быть волшебство.

– Ерунда, у меня полно волшебных историй. Могу рассказать тебе историю про мэра и про то, как я смогла шантажом заставить его пожертвовать два миллиона долларов детской больнице. Или историю о том, как благодаря мне за два года было сделано сто семьдесят три предложения руки и сердца.

– Благодаря тебе? – с подозрением переспрашивает Фелиситас.

– Что там еще?

– Бабушки кормят тебя конфетами.

Ольвидо скрещивает руки на груди и качает головой:

– Есть конфеты детям вредно, к тому же ты не умеешь чистить зубы.

Фелиситас опять откидывается на сиденье. Ей следовало догадаться, что все звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Но я могу варить тебе arroz con leche[126], – добавляет Ольвидо.

Фелиситас отмахивается:

– Я же говорила, что рис – это не сладкое. – И тут чувствует, что рука что-то задела. Рядом с ней на сиденье пластиковый контейнер.

– Должно быть, мама не успела навестить Талию. Ну давай. Попробуй, – настаивает Ольвидо.

Фелиситас знает, что это ловушка. Бабушка надеется, что она выложит ей всю правду, но правды больше не осталось, а она умирает с голоду, поэтому открывает