Читать книгу - "Там, где цветет полынь - Ольга Птицева"

– Я тебя не заметила, – смущенно пробормотала Уля, складывая бумажки в стопку. – Зачиталась…

– Могу понять, тот еще бестселлер, – хмыкнул Рэм и на лету поймал падающий кусок печенья. – И что там интересного? Ну, кроме грязных мыслишек.

– Не ерничай, пожалуйста. – Уля поморщилась: мысль, что отец и правда увлекся мерзкой теткой, больше похожей на гипсовый слепок, была тошнотворной. – Артем… отец в смысле… Он пишет, что днем продолжает охотиться, а ночью отправляется вместе с Зинаидой по адресам. Пока все.

Рэм дожевал печенье, облизнул пальцы и подошел к стене.

– Так… – протянул он, рассматривая оставшиеся листочки. – Бла-бла-бла, забрали этого, взяли того. Бла-бла… Она держит меня за руку все чаще… Кажется, у них странные понятия о совместном досуге, как думаешь?

– Ты чего так развеселился? – спросила Уля, неодобрительно наблюдая за тем, как слюнявый палец Рэма листает бумажки.

– А что нам остается? – Рэм пожал плечами. – Я тут с тобой торчу, читаю записки полынника, прости господи, которого нет… Вслушайся только! Записки полынника. Приближенного к Зинаиде… Слушай. – Он кашлянул и принялся читать: – «А Зинаида руку мою сжала и острым ногтем по линии веточки как проведет… Страшная боль, невыносимое удовольствие. Никогда такого не испытывал…» Что за порнуха вообще?

– Дай! – вскрикнула Уля, отталкивая его прочь.

На листочке, вырванном из разлинованного блокнота, были нацарапаны неровные строки.

«Вернулся домой. Не могу успокоиться. Нужно писать, иначе воспоминания сотрутся и завтра я уже не поверю, что это было.

Забрали двоих. Зинаида была в дурном настроении. Даже прикрикнула на служку за рулем. Тот чуть не врезался в столб. Первой была женщина. Невысокая, сухая, волосы седые, лицо не старое. Посмотрела на нас и по стенке сползла. А Зинаида кивнула нам: мол, пойдет, забирайте.

Мы ее под руки и вниз. Один тапочек свалился на лестнице. Так и шлепала голой пяткой по грязи, пока к уазику шли. Не остановилась, не попросила вернуться, подобрать.

Заметил, что полынью от выбранных Зинаидой почти уже и не пахнет. Может, так она и решает, подойдет ли именно этот служка? Тот, в ком нет ни чужой смерти, ни своей, а одно лишь тупое равнодушие, не может быть ни служкой, ни живым. Это как выбросить шелуху.

Думал так, пока ехали по второму адресу. Там и подниматься не пришлось – свой дом, одно крылечко низенькое. Два раза постучал. Шаги легкие, скрип, открыла. Фигуристая такая, волосы длинные в косе, красивая. Только испуганная. Смотрит, ресницами хлопает, рот приоткрыла, задышала тяжело.

“Хороша, – думаю. – Как Светлана моя, когда познакомились”. И как-то замешкался от этой мысли. Вот тогда-то я и ошибся. Посмотрел ей в глаза. Серо-зеленые, округлые, веки верхние тяжелые. А в них… Нет, не могу описать, что в них увидел. Помню только, оказался в поле. Большом-большом. И полынь цветет. Все кругом седое от нее. На небе дымка, только ни жары, ни солнца. А от горизонта ползет стена тумана. Плотного, ну молоко просто. Все ближе. Все страшнее.

И посреди поля стоит девушка. Больничный халатик до колен. Волосы в той же косе. Только больше не трясется. Равнодушно стоит. Как статуя… Или манекен. Руки по швам, спина прямая, а шея тряпичная – голова набок заваливается. Потом раздались шаги. Кто-то шел по полю – шумно, тяжело, загребая ногами траву. Но девушка даже не дернулась, не слышала, а может, и не могла она уже слышать. Я попробовал разглядеть идущего, но глаза зажгло полынной горечью. Не смог разглядеть. Только балахон черный запомнил.

Они с туманом приблизились одновременно. Идущий схватил девушку за плечи и толкнул прямо в него. Раз! И нет никого. Туман смел ее, стер, как ластик. А тот, в балахоне, дернулся назад и побежал.

Я остался один вместе с туманом. Сердце заколотилось. А Зинаида тут как тут – схватила за руку, потянула к себе. И не оказалось больше ни поля, ни травы.

Сказала мне: смотри, пока у тебя есть метка, можешь тумана не бояться. И я посмотрел. Метка как метка. А Зинаида руку мою сжала и острым ногтем по линии ветки как проведет! Страшная боль, невыносимое удовольствие. Никогда такого не испытывал…»

Уля оторвала взгляд от бумажки.

– Какая же гадость…

Рэм аккуратно поставил чашку и присел на краешек стола.

– Погоди, выходит, твой отец увидел смерть в глазах девушки-служки? Смерть в тумане? – Он точно раньше об этом не слышал – очень уж искренним выглядело его удивление.

Рассказывать о поле цветущей полыни, которое показалось в зеркале сквозь темноту, Ульяне не хотелось. Слишком многое пришлось бы вспомнить. И бескрайнюю серую стену из сна, и туман, выползающий из-за нее, и Никитку, заливающегося смехом среди высокой травы.

– Давай просто прочитаем до конца, хорошо? – попросила Уля, возвращаясь к записке.

«Страшная боль, невыносимое удовольствие. Никогда такого не испытывал… Как заталкивали девушку в уазик, я не помню. Боль накатывала волнами. А я все пытался запомнить и поле, и туман, и девушку эту в больничном халате. Но образы ускользали. Как только боль отступала, Зинаида снова брала мое запястье в свои ледяные пальцы, возвращая меня обратно в полынный омут. Наказание за мой проступок.

Мы ехали по городу. Машину заносило на поворотах. Я прислонился лбом к окну, а водитель-служка смотрел на меня через зеркало. Мол, вот и у полынников бывают дрянные ночи. И я отключился. Ни снов, ни мыслей, одна тьма. Выплыл из нее к утру. Открыл глаза, а кругом все белое. И стены, и потолок, и простыня с наволочкой. А я в одних трусах, лежу на кровати у окна, и на меня светит солнце – тусклое, раннее. Но солнце.

Пошевелил ногами – слушаются. Поднялся. В голове шумит, во рту пересохло, горло жжет. А хуже всего запястье. Кожа под меткой побелела. А чернила поблекли. Я встал, босиком прошелся по холодному полу к двери. Впереди коридор – белый-белый. И кто-то каблучками цокает. Зинаида. Улыбнулась хищно. Сама свежая, ни морщинки, ни пятнышка на коже. Как нарисованная. Что же это вы вчера натворили, Артем? А я молчу. Нечего ответить.

Пошли по коридору. Меня уже ломало. Хоть одну бы таблеточку дала, тварь бессердечная. Оглянулась, как услышала. Улыбка у нее не улыбка – оскал. Плохо, да? Ну ничего, для первого раза хватит, я думаю. И протянула мне ладонь, а в ней таблетка.

Я проглотил, от горечи скривился, зажмурился. Чувствую: отпускает. Постоял немного, выпрямился. Открыл глаза, а Зинаида на меня смотрит. Даже дышать стала тяжело. И по шее вниз к груди капелька пота течет. Поняла, что я очнулся, собралась сразу. Так-то лучше, но мою доброту вам придется еще заслужить. Пойдемте.

Мы прошли еще немного до большого