Читать книгу - "Там, где цветет полынь - Ольга Птицева"

в шоколаде – любимый помощник Зинаиды. А вот тебе стоило бы взяться за ум.

Уля неопределенно дернула плечом.

– Нет, я серьезно. Сколько уже времени прошло? Неделя? Полторы? – не успокаивался он.

– Около того.

– Вот видишь! А у тебя впереди еще две вещицы. Бросай копаться в прошлом и ищи, что велено.

– А если я не хочу? – Голос, вопреки ее желанию, зазвенел подкатившими слезами. – Если я не хочу в этом участвовать?

– Тебя никто не заставлял, – тихо проговорил Рэм.

– Но и не отговаривал. – Уля понимала, как несправедлив ее упрек, но сдерживаться не было сил.

Руль дернулся в сторону – машина взвизгнула, сворачивая на обочину, и остановилась. Пока Уля лихорадочно проверяла, не сломала ли запястья, упираясь в спинку переднего сидения, Рэм развернулся к ней всем телом. Она с удивлением посмотрела на него и поняла, что его теплые коньячные глаза налились тяжелой злобой.

– Не смей меня обвинять, поняла? – процедил он. – Я делал, что должен был. Я дал тебе шанс выбрать, я не давил, я не уговаривал.

– Рэм, я не это имела в виду… – пролепетала Уля.

– Вот это мне осталось на память о твоей истерике в парке. – Он рванул молнию на куртке, оттянул ворот свитера, оголяя грудь: ее пересекал глубокий воспаленный шрам. – Ты отказалась смотреть во тьму. И ушла. А ведь я должен был тебя научить. Меня наказали. Помнишь, как я завалился в квартиру весь изрезанный?

Ниже, под выпирающей костью ключицы виднелся плохо затянувшийся ожог. Словно кто-то ткнул в живую плоть горящей сигаретой.

– Есть у нас один парень – Тимур. Мы курили с ним у склада, и я вовремя не принес Гусу какой-то там конверт. А на следующий день Тимур затушил сигарету об меня. Зла на него не держу, приказали бы мне избить его, я бы избил. Без вопросов.

Уля с трудом отвела глаза от круглого рубца, когда Рэм еще одним рывком задрал куртку. По ребрам, переходя на впалый живот, разливалась мрачная синева.

– А это, когда я решил, что моего отсутствия не заметят. Били втроем. Кажется, что-то сломали. Хруст стоял отменный.

Ульяна не знала, что ответить. Во рту пересохло, слова путались, и только жгучие слезы подбирались к глазам. Но их нельзя было пролить. Только не здесь.

– Знаешь, что самое паршивое? Потом тебе в зубы суют таблетку, и раны вроде бы заживают, переломы срастаются, и даже почка опущенная на место встает. Но стоит не выпить таблетку, и все возвращается. И раны, и переломы, и даже почка. Вначале – самые свежие, потом те, что были давно… Ну и боль… Боль, конечно, остается. Бьют-то тебя наживую. – Он оскалился, помолчал и продолжил уже другим, ровным голосом: – Это я тебе почему рассказываю… Не думай, не чтобы ты меня жалела. Или чувствовала себя виноватой. Нет. Я просто хочу, чтобы ты поняла. Плевать, куда делся твой отец. Плевать, что он знал, до чего додумался, что понял. У тебя еще две вещицы. Найди их. Просто найди.

Рэм отвернулся, вставил ключ в зажигание, и машина тронулась. До самого дома они ничего друг другу не сказали. Им больше не о чем было говорить.

* * *

В перемороженной тьме двор коммуналки выглядел устрашающе. Голые деревья блестели первой изморозью в рассеянных отблесках фонаря. У рассохшейся лавочки валялись бутылки и шелуха семечек. Темные окна смотрели перед собой, будто бы дом ослепил какой-нибудь великан.

Уля поежилась, воображая, какой холод набросится на нее, стоит только выбраться из теплого кокона машины. Но Рэм не спешил прощаться. Он заглушил мотор и замер в странном оцепенении.

«Сколько он уже без таблеток? – подумала Уля. – Часа три, максимум четыре…»

– Слушай, тебе бы, наверное, лучше пойти к себе и выспаться как следует, а? – вслух проговорила она, Рэм дернулся, приходя в себя.

– Я больше здесь не живу, – ответил он равнодушно.

– Как? Почему?

Только сейчас Уля поняла, что сумка, стоявшая у ее ног, была той самой, что валялась на полу в комнате Рэма.

– Мне больше незачем тут быть. Ты научилась… чему должна была научиться… – Он говорил все тише, все неразборчивее.

– Ой, да выпей ты уже эту чертову таблетку! – Уля наклонилась к переднему креслу, вытащила из внутреннего кармана его куртки сверток и достала грязно-белый кругляшок. – С тобой невозможно разговаривать, когда ты… такой.

Рэм послушно взял с ее руки таблетку, засунул в рот. Посидел немного, уткнувшись лбом в руль, и наконец расслабился. Уля поняла, что все это время его спина была безукоризненно прямой, сделанной не из человеческой плоти, а из чего-то твердого и гладкого.

– Ты как? – нерешительно спросила она.

– Лучше… – Рэм слабо пошевелил плечами. – Мне уже нельзя просто взять и… не пить их, понимаешь? Я перестаю быть… нормальным. – Он сбился и закашлялся, прочищая горло. – Все чувствую, все понимаю… но, черт. Не тело, а пластмасса какая-то.

– Пластмасса, – повторила за ним Уля, вспоминая кукольную челюсть врача из больницы и женщину у стойки в чебуречной. – Значит, без таблеток ты становишься… будто манекен? – спросила она, сама не веря в реальность произносимого.

– Что-то вроде того, избитый манекен… – Рэм шумно выдохнул и поднял голову от руля. – Но если я буду хорошим мальчиком, то таблеток мне хватит на долгие годы моей прекрасной жизни. – Он повернулся к Уле. – Вот тебе еще одна причина не просиживать время за отцовской писаниной, а искать подарочки. Как можно скорее.

– Ты поэтому со мной так разоткровенничался, да? – Юлить больше не было ни сил, ни времени, вопрос сорвался с Улиных губ, и она почти об этом не пожалела.

– В том числе. – Рэм растянул губы в улыбке. – А еще потому, что однажды ты помогла мне пережить очень херовую ночь. И теперь я хочу помочь тебе. Как могу. А могу только наглядным примером. Представь, что я – легкие курильщика. И не кури.

Он похлопал себя по карманам, достал сигарету и с удовольствием затянулся.

– Ну, чего сидишь? Иди спать, серьезно, постарайся отдохнуть. Завтра будет новый день. – Огонек сигареты дергался в такт его словам. – А мы с Ипкинсом поедем, да, парень? – Перехваченный ремнем безопасности террариум стоял на пассажирском кресле.

Ипкинс не ответил, только пошуршал камешками. Уля сжала зубы, чтобы не расплакаться, но всхлип все равно прозвучал, заставив Рэма потушить сигарету и наклониться к ней.

– Знаешь, что меня в тебе больше всего удивляет?

Уля закусила губу и покачала головой. Пришедшие на ум слова никак не хотели превращаться в речь, а слезы высыхать.

– После всего этого дерьма ты еще можешь плакать. С ума сойти, конечно. – Он помолчал, решаясь. – Дай-ка мне свой мобильник.

Уля безропотно сунула ему телефон. Рэм