Читать книгу - "Там, где цветет полынь - Ольга Птицева"

прошелся пальцами по кнопкам – его собственный телефон ответно завибрировал.

– Если что-то случится, то попробуй мне написать. А я попробую ответить. Никаких обещаний, сама понимаешь… Но это лучше, чем ничего. Да?

Еще один кивок, еще один проглоченный всхлип.

– Ну вот и хорошо. Все. Иди. – Он говорил отрывистыми, нарочито сухими фразами.

Уля забрала телефон, сунула его в карман, схватила пакет с листочками и распахнула дверцу. Холод встретил ее цепкими объятиями. Под ногами хрустнул тонкий лед. Уля натянула капюшон и сделала неуверенный шаг к подъезду. И еще один. И еще.

На четвертый она все-таки обернулась. Рэм смотрел на нее через опущенное стекло, комкая в пальцах незажженную сигарету. Два шага обратно, кажется, заняли целую вечность. Уля наклонилась к окошку, протянула руку и погладила Рэма по колючей щеке.

– Если отец нашел хоть что-нибудь, способное нам помочь… Если он хоть что-нибудь узнал… Я позвоню тебе, слышишь?

– Позвони, даже если там ничего нет. – Рэм криво ухмыльнулся. – И черт с ними…

– Не черти, – чуть слышно выдохнула Уля.

Рэм поймал ее холодные пальцы своей рукой, на секунду прижал к губам и тут же отпустил. Мотор заворчал, мигнули фары, и машина дернулась и покатилась вперед, заворачивая за угол дома. А Уля медленно пошла к подъезду, ломая тяжелыми подошвами промокших ботинок первый хрупкий лед.

Круг замкнулся.

Безнадега

Вся ванная комната – маленькая, сырая и плесневелая – выглядела как иллюстрация к слову «безнадега». Между плитками кафеля поселился черный налет, по углам висели клочья пыли, ржавчина намертво въелась в прутья хилых полочек, разводы виднелись на стенках душевой кабины и некогда блестевших кранах.

Над кособокой раковиной грустно висело овальное зеркало. Его покрывали царапины и брызги зубной пасты. Уля стерла их одним нервным движением и уставилась на собственное отражение.

Оно было чужим.

Когда-то Уля меняла у зеркала наряды, укладывала волосы в локоны, ловкими штрихами подчеркивая скулы, прятала прыщики и чуть оплывший подбородок. Та девушка давно умерла. На смену ей пришла жалкая тень. Из мутной зеркальной глубины на Улю смотрело болезненно бледное, по-звериному настороженное существо. Глаза совсем ввалились, под ними залегли темные круги. На похудевшем лице особенно остро выделялся крупный нос и горбинка на нем. А волосы отросли, как сорняки в заброшенном саду, и пушились посеченными кончиками.

Уля недовольно провела по лицу мокрой ладонью, но ржавая струйка воды из-под крана не могла ничего исправить. Отсутствие сна и хорошей еды, постоянный страх и безденежье за три года превратили ее в бродяжку. А уж игра и вовсе довела до крайней черты.

Хороша же она была в глазах Рэма! Улю передернуло. Конечно, и он не тянул на звание красавца, но ее собственный вид приводил в ужас. Уля скрипнула зубами. Отражение скривило губы – заветренные, все в чешуйках от холода. Смотреть на это не было сил. Уля зажмурилась и потянула руки к крану, чтобы поскорее выключить воду и сбежать.

Из темноты под веками на нее смотрела полынь. Рамка зеркала осталась, но заплеванная гладь исчезла, а вместо нее раскинулось седое поле. Если бы Уля захотела, то смогла бы рассмотреть мельчайшие травинки, каждый цветок, каждую пылинку, но полынного запаха было достаточно, чтобы она с криком отпрянула.

Дышать было нечем: горечь вгрызалась в легкие, не насыщая их, а прожигая насквозь. Уля поняла, что падает. Она взмахнула руками и повалилась на спину. Открыть глаза не получалось: веки слиплись. А поле шумело совсем рядом, ужасающе, парализуя и маня одновременно. И Уля падала в него, хотя отлично понимала, что летит на пол спиной к двери, но мечущееся в панике сердце разрывалось безмолвным криком.

«Нет! – вопило в Уле. – Ты падаешь туда! Полынь!»

Ни оспорить, ни перекричать. Еще секунда, и она со всей дури рухнет в жадную седую траву. Затихнет в ней. И придет туман. Больше не будет надежды. Больше ничего не будет. И она сама исчезнет. Ее, как ластиком, сотрет туманом.

Уля закричала совсем уж отчаянно и дернулась в последний раз, чувствуя, как тьма дышит ей в лицо. На плечи опустились чьи-то тяжелые руки. В один нескончаемый миг Уля решила, что это Гус схватил ее своими когтистыми лапами. Горло перехватило, крик оборвался. Уля распахнула глаза.

И все закончилось. Не было больше ни седого поля в овальной рамке, ни тьмы, ни горечи. А были только то самое зеркало в разводах пасты и унылая ванная. Уля затрепыхалась, пытаясь подняться на ноги.

– Чего развопилась-то?

Голос Натальи раздавался откуда-то сверху. Женщина склонилась над лежавшей Улей и смотрела на нее, подслеповато щуря маленькие глазки.

– Вопит и вопит, дай, думаю, посмотрю, чего вопит, – пробурчала она, одним рывком поднимая Улю с пола.

Они замерли друг перед другом. Наталья с трудом помещалась в узком дверном проеме. Ее массивное тело было укутано в коричневую шаль поверх коричневого же шерстяного платья, волосы с первой сединой – собраны в пучок. Она выглядела куда более нормальной, чем обычно. Но даже эти улучшения не меняли главного: Наталья была частью царившей вокруг безнадеги.

Уля успела подумать об этом, пока пялилась на свалянное в маленькие катышки платье соседки, ее широкие плечи и сбившуюся в уголках губ помаду. Но когда их глаза встретились, мыслей больше не было. Полынь снова дышала Уле в лицо. Время замедлилось. Осталось только ее, Улино, дыхание да невнятного цвета радужки Натальи. А в них таилась смерть.

Это Уля поняла сразу же, как только сделала вдох. Стены ванной сменились чистыми и белыми, небольшая комнатка, которую увидела Уля в глазах соседки, вся состояла из света. Такими бывают только палаты в больницах. По-девичьи кокетливая мебель в белых чехлах, нежные цветочки на обоях. Если бы не сама Наталья, грузно сидевшая за столиком на кованых ножках, Уля никогда бы не поверила, что ее диковатая соседка может оказаться в таких декорациях.

То же коричневое платье в катышках, те же накидка и пучок, тот же взгляд маленьких глазок из-под широких бровей. В полынном видении Наталья была такой же, как и та, что стояла в ванной. А значит, времени у нее осталось всего ничего. Уля заставила себя сделать еще один вдох – горечь волной пронеслась по телу, приводя картинку перед глазами в движение.

Наталья что-то говорила, опустив щеку на подставленный кулак. На столике перед ней стояла полная рюмка, рядом – початая бутылка коньяка и еще одна рюмка, уже пустая. На соседнем стуле сидел бородатый мужик в выцветшем свитере. Николай. От одного его вида Ульяну затошнило. Если