Читать книгу - "Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев"

за слово рассказал все, что услышал от следака. Почему-то ее это обрадовало: «Ну ты видишь, что даже они не верят, что он виноват». Однако. Много лет я пытаюсь понять, каким местом женщины слушают и как так выходит, что ты им говоришь одно, а они совершенно искренне выцепляют из этого другое, чего там, может быть, и не было вовсе. «И что, — спрашивает, — мы будем делать?» Нравится мне это «мы».

— Вспоминать, — говорю, — будем. Копаться в сокровищнице твоей памяти. Если мы считаем, что у отца твоего сына не было причин придушить гражданку Мордмиллович, а просто у него вдруг шарики заехали за ролики, значит произошло что-то, что этот приступ вызвало или стимулировало. Например, пришла в гости соседка и подсыпала ему в компот псилоцибиновых грибов.

— Не было, — отвечает, — никакой соседки.

— Ну, хорошо, — говорю. — Соседка это для примера. Давай медленно разматывать этот день назад, обращая внимание на все сколько-нибудь необычное.

Она начинает вспоминать. Удивительно, сколько бессмысленных подробностей хранит человеческая память. Считается, что в живом организме все устроено по максимуму рационально: какая-нибудь корова представляет собой идеальную машину для переработки травы в молоко и мясо: специальные зубы, которые размалывают растительность, очень сложный желудок, который справляется с грубой пищей и так далее. На этом фоне человеческий мозг — сплошная расточительность, раз не забывает всякие глупости. Липка рассказывает, а я боюсь ее спугнуть, но заодно и любуюсь ей: она увлеклась, старается вспомнить все до последней детали, не знаю — чтобы мужу помочь или просто чтобы показать, какая у нее прекрасная память. Долго-долго мы разбирали последний ужин, посередине которого муж ее отложил в сторону вилку и пошел душить эту Мордмиллович. Что ели, что пили. Папа, как всегда, читал свои стихи. Когда она заваривала чай, то уронила крышечку от чайника. Макароны были с сыром. У них накануне кончился сахар, а купить они забыли. Он порезал хлеб обычным ножом, а она его отругала, что он не взял хлебный.

Тут Липа подозрительно зашмыгала носом, и я испугался, что она расплачется, но она успокоилась и продолжала вспоминать, хотя видно было, что выложила уже все, что знала. «Хорошо, —

говорю, — с ужином все понятно, давай дальше в обратном порядке». Дальше особо вспоминать было не о чем, потому что Аверьянов весь день был на работе, а как пришел — они сразу сели ужинать. Был ли он как-то рассеян или расстроен, когда пришел? Нет, все было, как обычно. Открыл дверь своим ключом, переобулся, поставил портфель под вешалку, сходил поцеловал сына, пожал руку тестю, умылся и отправился на кухню. Хорошо, можно посмотреть, что в портфеле? Конечно. В портфеле журнал «Главный бухгалтер», который он в шутку называл «Юный бухгалтер». Да он, черт возьми, просто король юмора, этот Аверьянов (этого я, конечно, ей не говорю). Хотел я еще в его телефоне покопаться, но решил, что это все-таки слишком интимный предмет. Да и коллеги мои, думаю, его уже проглядели от и до. Забавно — я ведь тут никто, бывший одноклассник, но мне почему-то неприятно при мысли, что они читали его переписку с Липкой. Как, интересно, бухгалтеры называют своих девушек — «моя копеечка»? В общем, проехали, спрашиваю дальше. Что утром было?

Ничего утром не было: у мальца режутся зубки, так что Липка полночи с ним не спала, а утром как раз задремала, так что на работу он уходил сам, без утреннего поцелуя. И завтрак сам себе готовил. Это мне почему-то было приятно, как будто это я лично его оставил без омлета, приготовленного Липиными лилейными ручками. Не понимаю, усмехнулся я, что ли, в эту минуту, но она что-то заметила и мне так с вызовом говорит: «Ну про ночь я тебе, с твоего позволения, рассказывать не буду». Это она вроде как намекает, что ее главбух в постели накануне оказался на высоте. Ну да мне-то что, я вообще могу никаких вопросов не задавать, а вместо этого откланяться. Ладно, прочь обиды, едем дальше.

Предыдущий день во всем был похож на этот: утром ушел (правда на этот раз после совместного завтрака), вечером пришел. Поужинали, посмотрели кино, пока ребенок спит, потом Липка пошла кормить Димочку, а Аверьянов перед сном поиграл со своими игрушечными паровозами. Ладно. А во вторник?

А во вторник он ходил со Светкой на концерт. Ну дратути, как пишут в этом вашем интернете. Что за Светка? Какой концерт? Светка — Липкина лучшая подруга, говорит она, и тут я сразу понимаю, что в прошедшие десять лет у нее была своя собственная жизнь: где-то ведь она училась, где-то работала, где-то подцепила своего Аверьянова — и то, что мне сейчас кажется, что круг замкнулся и все стало, как было раньше, — это пустая иллюзия и что прожитое без меня время навсегда останется огромным куском ее жизни. Это вроде очевидность и ерунда, но меня так поразило, что я некоторое время сижу с этой мыслью и только краем сознания слушаю, как она рассказывает про вечер вторника. Оказывается, мужа ее премировали на работе двумя билетами на концерт, и она договорилась со Светкой, что та придет и посидит с малышом, пока они с мужем проведут вдвоем романтический вечерок в Доме культуры железнодорожников. Тут она пускается в долгие объяснения, что с папой можно ребенка оставить ненадолго, а если больше чем на час, то она опасается, но я ее вежливо обрываю и говорю, что интересуюсь не мотивами, а фактами (уж не знаю, откуда эта фраза выскочила, может, из фильма какого-нибудь, но прозвучало очень солидно). «Ах, фактами», — тянет она, как будто снова хочет обидеться, но я сижу с независимым видом и мешаю ложечкой в чашке.

Так вот, факты таковы: концерт начинался в семь, а в четыре часа у Димочки поднимается температура — вероятно, от тех же самых режущихся зубок. Поэтому, когда Светка, как и обещала, явилась к половине пятого, ребенок уже захлебывался от крика и оставить его с ней не было никакой возможности. Ну и Липка, добрая душа, предложила, чтобы билеты не пропали, сходить Светке с ее мужем. Я, конечно, помню, что по статистике мужья чаще всего уходят из семьи к подружкам жен, но, само собой, помалкиваю и только спрашиваю, что было на концерте. А это нам неизвестно, поскольку ребенка еле-еле удалось угомонить к десяти вечера, а Аверьянов, вернувшись, сообщил только, что концерт — «сплошная скучища» и что лучше бы он остался дома. Это он, конечно, сделал грамотно, но хотелось бы знать подробности. У служебной собаки есть такой момент, когда она вроде бы еще не учуяла нужный запах, но как