Читать книгу - "Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев"

пунктик — никогда и никуда не опаздываю, даже когда вроде как положено приходить попозже. Вот кто является всегда в гости тютелька-в-тютельку, а то и немного раньше — тот я, абсолютно. А уж когда встреча какая-нибудь или ехать долго, так что можно в пробку попасть, я всегда с таким запасом выхожу, что иногда за полчаса до срока приезжаю, ну и ничего страшного. Все лучше, чем опоздать. Короче, прошел я по Октябрьскому проспекту, повернул на Преображенскую, поднялся там в горку — и понимаю, что мне еще двадцать минут до назначенного часа. Иду с пустыми руками: явно не просто так в гости меня зовут. Сначала я думал: может быть, букет купить? Или бутылку вина? Но выглядело бы это так… ну не очень красиво. Словно я на свидание иду или, хуже того, собираюсь ее подпоить, а ведь зовет-то она меня явно не для того, чтобы со мной снова замутить. Бывает так, что девушка, чтобы отомстить мужу, специально встречается с кем-то из бывших — вроде как ревность его разжечь. Липа, конечно, не такая, да и мне уж совсем не хотелось бы выступать в качестве пугала. В общем, думал я, думал, нарезал круги вокруг ее дома и потом все-таки решил зайти в «Магнит» и тортик какой-нибудь купить. Черт его знает, как все повернется, но уж сладкое точно лишним не будет. Чаем-то она меня по любому угостит. Правда, если она, как все девушки, сидит на диете, то может выйти неловкость… но меньшая, чем если явиться с вином, а окажется, что она не пьет вовсе. Или от алкоголизма лечится. Мое богатое воображение — большая проблема, конечно, я все время себе что-нибудь думаю такое, вроде как представляю разные варианты развития событий, причем каждый вариант раздваивается и растраивается на множество других вариантов, так что выходит какое-то бесконечно разветвляющееся дерево возможностей. Но тут важно вовремя себя оборвать. Выбрал я торт, причем посмотрел внимательно, чтоб срок годности не сегодня кончался и не завтра, потом постоял немного в очереди, заплатил — и как раз в нужное время был у квартиры. Но вместо Липы открыл мне какой-то мужик.

— Снег — это перхоть из бороды дьявола, — повторил он и посмотрел на меня с вызовом. Был он полноват, румян и наполовину лыс, а оставшиеся на голове волосы зачесывал поперек, чтобы скрыть плешь. Где-то я слышал, что это называется «внутренний заем».

— Вполне вероятно, что вы правы, — ответил я вежливо. — А здесь живет Олимпиада…

Как назло, я забыл ее отчество.

— Не твоя, кума, печаль. Это Каина печать! — рявкнул он, но в эту минуту распахнулась дверь комнаты за ним и в прихожую вышла Липа. Сердце мое одновременно остановилось, ушло в пятки и сразу после этого поднялось к горлу. Не могу сказать, что она совсем не изменилась, вовсе нет. Она была совсем тоненькой, а стала… не толстой, нет, упаси бог, но как-то плотнее: пошире бедра, побольше грудь. Раньше она коротко стриглась, а теперь отпустила волосы и это очень ей шло. В первую секунду мне показалось, что в руках она держит какой-то сверток, и только когда он заорал, я понял, что это младенец. В этот же миг заорал и старикан, стараясь меня выпихнуть, а дальше заорала, увы, и сама Липа, одновременно оттаскивая старикана, гулькая младенцу и что-то извиняющееся говоря мне. Воспользовавшись замешательством, я вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Ремонт бы тут тоже не помешал — или это мне после недели возни с родительской квартирой так показалось? Пахло едой, ребенком, лекарствами… неблагополучный запах. Что-то тут было нехорошо — впрочем, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться об этом. Липа увела мужика в комнату слева и притворила за собой дверь: слышны были его взрыкивания и ее успокаивающее воркование. Наконец она вышла.

Идя сюда, я все воображал, как мы встретимся после десяти лет — обнимет она меня? Поцелует в щеку или в губы? Теперь вопрос отпал: с ребенком на руках не наобнимаешься. Он кажется, засыпал: мусолил во рту соску-пустышку и как-то закатывал глаза, как будто все мы ему невесть как надоели. «Проходи направо, на кухню», — сказала она мне шепотом. Я послушался.

Удивительно, что за два года я ни разу не был у нее в квартире, а только провожал до подъезда, наверное, раз пятьсот. В школе же обычно ходят в гости к тому, у кого родители на работе, а еще лучше — уехали на дачу, а то и в командировку. А у Липы всегда дома больная бабушка, а мать работает дома и заодно за бабушкой присматривает, ну так, в общем, и получилось. Да я и не особо просился к ней — зачем? Отец ее был каким-то уче-ным или писателем, а значит, по моим тогдашним понятиям, сильно умным. А у меня с этим делом как раз были проблемы: я сразу представлял, как он спрашивает у меня: «Молодой человек, а что вы думаете про полифонический характер рома-нов Достоевского?» И тут я роняю, например, чашку с чаем, разбиваю ее и заодно кипятком себе что-нибудь незаменимое обжигаю. И, скрючившись, ковыляю в ванную ополоснуться ледяной водой, пока родители Липочки смотрят на меня таким же ледяным взглядом. Про полифонический характер вечно талдычила наша Анна Федотовна, кстати. Что это, я так и не знаю, а вот слова запомнил. Когда инспекция приезжает из министерства и кто-нибудь начинает выступать, что у нас собаки воют в ожидании кормежки, я иногда говорю, что восточноевропейская овчарка имеет полифонический характер и выть ей положено. Так что и от уроков литературы бывает польза.

Прошел я, в общем, на кухню, сел под календарем за прошлый год и сижу. Я много раз замечал, что в квартирах, где что-то нехорошее случилось, время как бы закукливается — и там часто не обновляют календари. Но не успел я эту мысль додумать до конца, как заходит Липа — одна, без ребенка. Я встал, конечно, но она мне так: «Сиди, сиди» — показывает. Я сел. Потом встал — тортик ей отдал, который все это время в руках держал. Она улыбнулась — и снова как будто десять лет долой. То есть она вроде как незнакомая, старше, причем на ней все эти десять лет хорошо видны: морщинки у глаз, складочки на шее, какой-то пушок на губе — светлый, не как бывают усики у брюнеток, но все равно, раньше-то не было. Одета она в блузку и какие-то дурацкие полосатые брюки, которых в Москве никто не носит. Глаза подведены, а раньше она никогда вообще не красилась, не знаю, родители не разрешали или самой не хотелось. А все равно