Читать книгу - "Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев"

угодно, ну после работы в смысле, а она-то привязана к ребенку и отцу. Не успел я эту мысль как следует додумать, как конферансье объявляет следующий номер — белый колдун и магистр всякой магии Сильверсван Грамматикати, последнее выступление в нашем родном богоспасаемом. Выходит. Невысокий такой мужичок, похожий на нашего завхоза, встретишь такого на улице — не обернешься. Дальше все как Светка рассказывала — вызвал девицу из зала. Я думал, что она подсадная, какая-нибудь бывшая спортсменка, но нет, Светка говорила — тощая и маленькая, а в этот раз была такая, с формами и довольно высокая. Вряд ли он целый набор их с собой возит. Поговорил с ней быстро, в сон ее погрузил — тащат гирю. Мне прямо хотелось подойти и пощупать, точно ли настоящая, но, понятно, с дальнего ряда пока проберешься, все представление закончится. Повесили гирю, сняли гирю, девицу обратно в зал отправили — наступает главный момент. Я подумывал, что может быть нам с Липкой вызваться в подопытные кролики, чтобы, так сказать, следственный эксперимент провести, но решил, что лучше не надо — не хватало и мне вслед за ее мужем в камеру загреметь. Да и наблюдать лучше все-таки со стороны. Тем более что от желающих в этот раз отбою не было — сразу пять или шесть пар ломанулось к сцене, так что ему еще и выбирать пришлось.

Смотрю, конечно, во все глаза, и Липка тоже смотрит. Этот хмырь все делает, как рассказывала Света: поговорил, поспрашивал, усадил, усыпил. Они сидят дремлют, женщина даже голову повесила, и шляпка у нее скатилась. Гипнотизер так аккуратно шляпку подобрал, отряхнул, в руках повертел. Я как раз подумал, что вот бы здорово, если бы он из нее сейчас кролика вытащил, как настоящий фокусник, но нет, положил на стол. Подходит к краю сцены, смотрит буквально мне в глаза и говорит отчетливо: «Штосс. Блэк-джек. Баккара» — вот значит, вместо чего Светке послышалось «что ж, Джек, покарай». Мужик, который спал, вскакивает и бросается на свою жену, а я все стараюсь припомнить, где же я про этот штосс слышал, не от Анны ли Федотовны. И тут вдруг соображаю, что это строчка из стихотворения Липкиного папы! И пока весь зал, затаив дыхание, смотрит, как гипнотизер останавливает мужика и их обоих будит, я сам, как сумасшедший, копаюсь по карманам в поисках бумажки, которую тот мне дал. И нахожу ее, конечно, в последнем из них. Да, все правильно я помнил, есть такая строчка. То есть получается, что каким-то образом так называемый товарищ Аверьянов получил на концерте заряд гипноза, а потом, когда папаша читал стишок, строчка эта случайно сработала — и он поскакал на улицу делать то, что было в него гипнотизером заложено. Слава богу, сразу думаю, что он на Липку не набросился — совершенно не уверен я, что папаша смог бы его оттащить: силы у людей, похоже, под гипнозом увеличиваются. Значит, соображаю я все это, еще раз стишок перечитываю и понимаю, что с гипнотизером надо бы серьезно поговорить. А как с ним поговоришь, если он тебя, например, в жука мо-жет превратить — или, допустим, заставить в окно выкинуться. Можно, конечно, глаза закрыть, но тогда не очень понятно, как допрос вести — да и вдруг он не через глаза действует, а через уши. В общем, ссориться с ним точно не стоило, но вряд ли он с порога начнет на нас метать громы и молнии.

Пока я над всем этим размышлял, концерт и кончился. Я сразу Липку хватаю за руку и тащу к служебному входу, на ходу доставая удостоверение: там, конечно, написано, что я кинолог, но сама корочка МВД на людей так действует, что мелкий шрифт они не читают — в точности, как в кредитном договоре. Протолкались мы между зрителей к какой-то двери без надписи, открываю — то, что нужно: пост вроде тумбочки, за ним старичок, божий одуванчик. «Полиция, — говорю. — Как нам найти артиста Сильверсвана Грамматикати?» Вахтеры или консьержки — это как повезет, иногда заноза в заднице, а иногда — нормальные граждане. Этот оказался адекватным: второй этаж, направо, гримерная номер три. Ладно, идем в гримерную. Выглядит это, конечно, как в кино, только перестрелки не хватает. Стучим, заходим. Сидит этот перец перед зеркалом и ваткой что-то смывает с лица, но, увидев нас, поворачивается и даже встает. На сцене он показался мне невысоким, а сейчас вижу — здоровый мужик и не слишком старый. Но, конечно, в любом случае, до рукопашной дело не дойдет: по тому, как он с людьми на сцене обращался, понятно, что ему заставить нас с Липкой друг другу глаза выцарапать — как про погоду спросить.

«Как, — говорит, — вам понравился концерт, молодые люди? Вы ведь сидели в девятнадцатом ряду слева, если не ошибаюсь?» Ну то есть сразу дает понять, что не просто так хлеб свой ест: зал там, наверное, на тысячу человек — и он что, всех запомнил? Удивительно. Ну Липка сразу как-то отстранилась и только глазами его пожирает, а может, он ее уже и в транс погрузил, ну а я кое-как пытаюсь объяснить. Удостоверение ему протягиваю. Он так покивал и спрашивает, типа чем обязан приятнейшему знакомству: как-то так, но еще более заковыристо. Я спрашиваю: вот когда он произносит «штосс, блэк-джек и баккара» — это он цитирует кого-то или как? Он плечами пожимает: просто названия карточных игр. Раньше было «фараон и преферанс», потом он поменял. Но он, говорит, заинтригован: не тот это вопрос, который ожидаешь от представителя правоохранительных органов. Я, как могу, рассказываю всю историю: вот ее муж, показываю на Липу, был во вторник на вашем выступлении, потом… тут он меня перебивает:

— Минувший вторник? А где сидел, не знаете?

— В пятом ряду, где-то посередине.

— Рядом с такой полноватой симпатичной барышней с бриллиантиком в носу?

Этим он меня второй раз удивил.

— Да, — говорю, — с бриллиантиком.

— Очень, очень серьезный молодой человек. Мочки ушей просто изумительной формы.

И Липка такая кивает, дескать, да, да, изумительной. Тьфу. В общем, рассказываю я всю историю дальше — и дохожу до места, когда Аверьянова оттаскивают от его жертвы и волокут в отделение. И тут — вы не поверите — гипнотизер начинает хохотать. Просто стоит и тупо ржет, как будто у него истерика. Прямо заливается от смеха. Сцена длится, кажется, минут пять: он хохочет, потом лезет за платком, вытирает слезы, чего-то сказать пытается, потом опять начинает смеяться. Мы стоим как идиоты и на него смотрим. Наконец, отсмеялся. «Да, — говорит, — не повезло бедняге, ох, не повезло. Приношу