Читать книгу - "Бесконечное землетрясение - Эван Дара"

ее полностью признают. Аркор — противоположность ящику Пандоры, он вбирает в себя и укрывает все хорошее, что мир отрывает от тебя. Ясно? — сказал отец. — Помни это. Твоя добродетель никогда не отвергается. Она просто недостаточно вынослива для этого мира.

Он перекрестил ноги в лодыжках и задумался.

— Но если добродетель может никогда не вернуться, если ей, ну, четыре тысячи лет, — сказал он, — что в ней толку? — Он взглянул на отца.

— Да, — сказал отец. — Ну, это дает цель. — Отец кивнул. — По крайней мере, это дает цель мне. — Отец потупил взгляд. — Я хочу сказать, довольно очевидно, что я пытаюсь, со всеми моими капитуляциями — с каждой пугающе невообразимой из них, — ясно, что я пытаюсь построить Хранилище. Чтобы набить его столькими неудачами, что оно лопнет по швам. Понимаешь? Скоро — очень скоро — Хранилище будет вынуждено выломиться из любого ограниченного пространства, которое способно включать его. — Отец улыбнулся. — Тогда, конечно же, вся тайная добродетель будет освобождена, — сказал отец. — И сможет вернуться в мир. — Отец кивнул сам себе. — Понимаешь? — сказал отец. — Я вовлечен, так сказать, на постоянной основе, в осуществление благороднейшей цели. Я работаю для тебя.

Он действительно верил в это тогда, и он не верит в это сейчас, и он не верил в это тогда, и он не верит в это сейчас.

Он проходит через участок, затененный кампешевыми деревьями, которым удалось сохранить вертикальное положение. Тащится дальше, когда солнце достигает зенита. Перед ним огромное, бескрайнее поле, зыбящееся, как ковер-самолет, каким-то образом прикрепленный к земле. Он крутится на месте, находит устойчивое положение. Смотрит в небо, чтобы заново определить направление. Снова видит, что солнце очень высоко. Условный рефлекс все еще связывает полдень с обеденным временем, и его немедленно одолевает голод. Или он начинает осознавать подспудный голод, всегда готовый наброситься на него.

Он решает вернуться в тень деревьев. Уже исходит слюной при мыслях о плантанах. Он поворачивается, встает, видит с новой точки обзора спальное место, сооруженное между двумя стройными кампешевыми деревьями. Это прискорбное зрелище: земляная насыпь, окружающая несколько слоев заплесневелого брезента, из-под которого выбивается ложе из травы и листьев, еще темных от прошедшего дождя. Серые одеяла, сложенные, чтобы сидеть на них днем, которые, он знает, станут жесткой подушкой на ночь. На земле рядом валяются три ботинка из разных пар, когда-то явно стоявшие параллельно, а не разбросанные.

Он не представляет, почему кто-то остановился здесь на ночлег. Это не согласуется ни с какими его представлениями о безопасности. Место отдаленное, но не защищенное. Неоправданно открытое стихиям. Тесное и без возможности замаскировать тайник. Заявляет о себе толчок Q2, и из-под слоев одеял у северного дерева высовывается рука. Кисть ныряет к земле, и, опираясь на нее, обнаженная спина скользит вниз по стволу дерева. Он слышит приглушенный стук, когда все тело шлепается на землю.

Он пугается, отпрыгивает. Потом медленно, между толчками, идет вперед. Может, человеку нужна помощь.

ЭЙ! — говорит он, осторожно приближаясь. — ВАМ…

— Оставьте меня.

Он останавливается. Юношеский голос. Без каппы. И дрожащий. Он хочет развернуться и уйти, чтобы уважить просьбу, которая звучит как приказ. Но голос у юноши и впрямь очень нервный.

ВАМ ПО…

Он делает шаг, и сидящий парнишка быстро прячется от него за дерево. Но что-то ему мешает, и мальчик нечаянно возникает прямо перед ним. Прижимает лоб к подобранным коленям, крепко обнимает их руками. Бросает взгляд наружу, в мир, зарывается лицом в переплетение колеблющихся конечностей.

Узнавание происходит мгновенно. Не важно, что сидящий мальчик с головы до ног перемазан грязью, верхняя часть тела защищена только нагрудником. Что он истощен до ужаса, до крайности. Пальцы стали узловатыми, руки не пропорционально длинные, брючины свисают лоскутами с глубоко протравленных корками колен.

Несколько месяцев после приезда семьи на остров он работал в марине в Виль-Эмиле, помогая разгружать прогулочные суда. Реки, потоки разных вещей снимали с палубы: завернутые в бумагу маленькие коробки, водные лыжи, корзины с едой, плетеные саквояжи; запасную одежду, ведерки для льда, ротанговые сумки, наполненные шлепанцами, и досками для настольных игр, и чашками со следами губной помады. Иногда он ступал на борт, в основном же получал вознаграждение на пирсе. После того как все вещи были снесены на сушу, он ждал на причале, чтобы помочь пассажирам высадиться на берег. Он протягивал руку ладонью вверх, чтобы они оперлись на нее, и обеспечивал им устойчивость, в которой они нуждались и которой искали.

Он ходил на пирс два или три раза в неделю — сорок минут пешком — и порой зарабатывал пятьдесят или шестьдесят флоринов меньше чем за три часа. Он отдавал матери чек, который паренек, сейчас вжавшийся в дерево, вырывал из чековой книжки. Мальчик сидел за деревянным столом с толстыми ножками в небольшом офисе с гудящим над головой вентилятором и окнами, выходящими на воду, а в наушниках у него вечно грохотал драм-н-бейс. Паренек приветливо подписывал чек, вынимал копирку, доставал монеты из выдвижного ящика. Он улыбался ему, и исподтишка хихикал над благодушными пассажирами яхт, и предлагал остатки мангового нектара из бутылочки, которую всегда приходилось держать под рукой. Дважды, когда бутылка оказалась почти пустой, мальчик протянул ему новую, полную. И оба раза открыл для него бутылку металлической открывашкой. Может быть, потому, что он был единственным носильщиком хотя бы приблизительно его возраста. По слухам, мальчик был племянником владельца порта.

Сейчас он здесь и не здесь. Это не тот парнишка, которого он знал.

ПРИВЕТ, — говорит он, но остается на месте. — МОЖНО…?

— Я помню тебя, — говорит мальчик, все еще глядя в землю. Мальчик смотрит вправо, снова вниз. — Только, пожалуйста, не говори того же самого.

НЕТ, — говорит он. — НИКАКИХ ВОСПОМИНАНИЙ.

Слова имеют горький вкус. Не нужно было их произносить. Взять бы их назад.

ЛАДНО? — говорит он. — БОЛЬНО?

Мальчик ничего не отвечает.

МОГУ ПОСМОТРЕТЬ, — говорит он. — ВСТАНЬ. НИЧЕГО.

Мальчик сидит, уставившись в землю.

ЕДА, — говорит он громче. — ЕСТЬ. ВОТ. ТЫ…

— Не трать ее понапрасну.

МОГУ ДОСТАТЬ ЕЩЕ.

— Не трать ее!

Он все-таки делает шаг вперед.

НАДО ЕСТЬ. ХУДОЙ.

Мальчик не отвечает.

ХУДОЙ!

Парнишка хранит молчание.

— Спасибо, — наконец говорит он. — Правда Но, пожалуйста. У меня… — Голос мальчика стихает. — У меня есть все, что нужно.

Эти пальцы. Голени теряются среди висящих тряпок. Это скорчившееся тело. Вся грация пропала.

ТОГДА ПРОСТО МОРКОВЬ, — говорит он. — У МЕНЯ МНОГО…

Мальчик поднимает глаза, вскакивает, бросается к нему. Прокатившись на гребне Q2, паренек приземляется прямо перед ним, хватает его за левую руку,