Читать книгу - "Бесконечное землетрясение - Эван Дара"

Все были тихи и благонравны, когда перебирали медленно оседающие кучи овощей и фруктов. Никто снова не собирал горки после того, как их ворошили.

Они только что приехали и находились в задней части помещения вместе с другими побирушками и бригадиром с повязанной на голове банданой и в джинсовой безрукавке. Бригадир средним пальцем вводил данные на своем айпаде и разрешал взять полиэтиленовый пакет из разноцветного облака упаковки.

— Статус, — сказал бригадир и занес средний палец над ярким экраном.

— Безработный, — ответил отец.

Он повернулся к отцу, коснулся его ребер. Отец продолжал смотреть на бригадира.

— Если только у вас нет категории «Недооцененный», — добавил отец.

Так они получили два пакета. Затем оба несколько минут притворялись, будто осматривают и отсортировывают плоды-мутанты, выбирают те, что в каком-то непостижимом свете менее отвратительны. Но на самом деле брали все подряд. Его взгляд прыгал с пятнистых фруктов на уродливые овощи, лежавшие на прилавке. Он снова говорил себе, что есть можно зажмурившись.

Возле червивого редиса молодой человек в сиреневой бейсболке с логотипом «Найка» сунул руку в ящик и помог им наполнить пакет. Руки у него были как у трубочиста.

— Принесу вам ту газету в пятницу, профессор, — сказал молодой человек. Улыбнулся и с той же улыбкой отвернулся и начал наполнять пакеты других попрошаек.

Отец отобрал несколько особенно уродливых редисок из предложенных и бросил их назад. В горле у него тихо булькнуло. Возможно, это была отрыжка.

Они ушли после того, как подхваченный ветром полиэтиленовый пакетик замотался вокруг отцовской щиколотки и они наполнили его тоже. Четырьмя рябыми апельсинами.

Они покинули центр социальной помощи под искрящимся солнцем. Ветер стих до щекотливого бриза: он чувствовал его локтями и ушами. В руках он нес третий пакет, с апельсинами.

Они шли через квартал с ангарами из вороненой стали, заполненными инструментами и покореженными частями машин, в основном дверцами и боковыми панелями. Ремонтные мастерские.

— Зачем ты сказал, что безработный? — спросил он.

Ни заминки, ни остановки. Оба, он и отец, шли дальше.

— Ты учитель интеллектуальной истории девятнадцатого века, — напомнил он. — Ты же сейчас работаешь.

Отец пнул камешек.

— Ну, — произнес отец, — такой ответ показался мне более точным в процентном отношении.

— Почему ты так сказал?

Отец поднял глаза к небу и наклонился, чтобы внимательно взглянуть на сына. Потом уставился вдаль.

— Я хотел послать больше в хранилище Аркор.

Он ничего не ответил. Он уже это слышал.

Они шли в тишине, только шуршали пакеты с деформированными фруктами и овощами.

— А это, — пробормотал отец, — поможет ему поступить в коммерческую школу.

Он ждал шесть дней. Этого времени было достаточно, чтобы прошла обида, но мало, чтобы развеять острое любопытство. Которое должно было прорваться. Которое необходимо было утолить.

Они все еще жили в Джексонвилле, сидели в комнате, серой, как мыльная вода, даже несмотря на то, что одну стену полностью занимало окно. Стулья из твердого пластика были прибиты к полу над овальными потертостями, похожими на Млечный Путь. Информационные плакаты в официальном стиле висели между желтыми следами от скотча. В углу стоял неработающий кулер. В длинной прозрачной трубке еще сохранились складные бумажные стаканчики.

Они ждали, когда можно будет забрать их универсал, отбуксированный, конфискованный и слишком дорогой, чтобы его отдали вовремя и мама успела поехать на день рождения к подруге в пригород. Он ждал шесть дней, время было подходящим, и он спросил отца, невзирая на обстановку.

— Ну, — сказал отец и выдохнул, — даже не знаю, с чего начать.

— А давай с чего угодно, — предложил он.

— Это мысль, — ответил отец и положил ему руку на плечо. — Итак, что я могу сказать тебе про хранилище Аркор. — Отец снял руку, опустил глаза. — Ну, это вместилище. Пристанище. Место упокоения для человеческих руин. — Отец посмотрел сквозь огромное, во всю стену, окно, которое ничуть не красило комнату. — Это может прозвучать трагично, — сказал он. — Но это правда. — Отец оперся локтями о колени и уставился в пол. — Подумай о тех случаях, когда ты нанес себе вред, — сказал отец. — Понимаешь? О любом из многих-многих раз, когда ты совершил по отношению к себе постыдно ужасные поступки. Все компромиссы, измену себе, полную капитуляцию. Реальные пошлые поступки, от которых кишки горлом. То, что ты сделал ради выполнения обязательств, под влиянием обстоятельств. Или капитулируя перед силой. Или ради чужого одобрения. Вспомнил? Выбери любой из сотен, тысяч раз, когда ты поступал так с собой. Теперь подумай о том, как из-за этого ты чувствовал себя будто бы меньше. Как ты сокращался из-за предательства самого себя. Как ощущал, словно некая часть тебя была буквально обрублена. — Отец повернулся к нему. — Так и происходило. Что-то было потеряно. Нечто столь же ключевое и важное для тебя, сколь и хрупкое. — Отец отвернулся. — Но это не убито полностью, сынок. Оно попало в хранилище Аркор.

В зал ожидания вошла женщина латиноамериканской внешности. Поговорила с кем-то сидящим за стеклянной перегородкой.

Отец резко развернулся лицом к окну. Заговорил тихим голосом.

— Ну так вот. Хранилище Аркор — место, куда уходит добродетель, когда ей стыдно. Где оказываются после резни частицы тебя, принесенные в жертву мирской суете. Миллионы частиц твоей души, слишком хрупкие, чтобы устоять перед человеческим прикосновением.

Он подумал об этом. Вроде бы разумно.

— Но…

— Они отправляются туда для сохранности, — сказал отец. — До лучших времен. Ясно? — Отец опустил взгляд. — Это вроде как необходимо, — сказал отец. — Треск от разрыва с миром может быть замаскирован под вопль. Иногда под вздох. Это несомненно происходит. Но твоя добродетель не потеряна. Она не исчезла. Она просто отправлена на хранение до того момента, когда сможет вернуться в мир и выполнить свое предназначение в безопасности.

Сидевший позади них человек зашуршал газетой.

— А пока у нее есть компания, — сказал отец. — Утешение. Ближайшее подкрепление, которое дает ей знать, что она в колонке под названием «Правильно».

Он осмыслил это. Кивнул.

— И что, как долго собирается это хранилище? — спросил он.

— Ну, как минимум четыре тысячи лет, — сказал отец. — Долгий срок. Но, кажется, частицам души еще небезопасно возвращаться. Понимаешь? — сказал отец. — Это не сложно. Добродетель никогда не отменяется. Она застенчива и склонна к уединению, но она держится стойко. Добродетель знает, как сберечь себя. Механизм столь же чистый и неизбежный, как сохранение энергии. Каждая маленькая смерть приумножает большую жизнь где-то в другом месте. — Отец дотронулся до его плеча. — Тебе это понятно? — спросил он. — Сын, даже когда ты наносишь себе самый гнусный вред, твоя добродетель остается целой. Она упрямо сохраняется там, где