Читать книгу - "Кошка из мастерской - Ён Сомин"

художественные горизонты. Они считались большими мастерами своего дела и, естественно, надеялись, что старший сын пойдёт по их стопам. Поэтому, когда Чун перешёл в старшие классы, родители начали отдельно от подготовки к вступительным экзаменам обучать его и гончарному делу. Считалось, что сразу после поступления в институт он уже должен был быть впереди своих однокурсников. Однако у родителей не получилось нормально обучать собственного сына, и они отправили его в мастерскую «Соё», в надёжные руки Чохи.

Чуну нравилось заниматься керамикой в ту пору, когда вступительные экзамены казались ещё очень далёкими. У него явно был врождённый талант. Он гордился своими родителями и сам считал, что должен пойти по их стопам. Его настрой изменился примерно тогда же, когда начался переходный возраст и он стал посещать художественные курсы для поступления. Когда он обучался рисунку карандашом и красками, он понял, что рисование даётся ему гораздо лучше, чем керамика. Осознание того, что на бумаге можно изобразить целый новый мир, взволновало Чуна. Особенно его привлекла восточная живопись с тонкими чернильными линиями и мазками. Но Чун даже не решился сказать матери с отцом, что хочет заниматься живописью. Он не мог сойти с пути, проторённого для него родителями.

Когда мальчик смущённо признался Чохи в своём желании заниматься восточной живописью, она тут же предложила ему специальные красители, чтобы он мог рисовать на керамике. Но он отверг эту идею. Больше всего ему нравилось рисовать на бумаге. Расписывать керамику стало бы для Чуна неприемлемым компромиссом. Для него картины были в первую очередь самоценны сами по себе.

Чун снял только шарф и сразу отрезал себе большой кусок пунчхонской глины[37]. А чем ещё ему было заниматься перед началом художественных курсов? Делать то, что не любишь, без всякой охоты, – всё равно что жевать жвачку, которая давно потеряла свой вкус. Чун ткнул пальцем в ни в чём не повинную глину, получилась дырка. Его воротило от знакомого с детства запаха.

Чохи не могла сдержать улыбки и всем в мастерской стала что-то показывать. Она держала в руках такую миску, каких Чун никогда в жизни не видывал.

– Это миска для начос, сегодня Чонмин-си сделала её вручную. Согласитесь, классный дизайн?

Ёмкость была несколько больше средней миски для риса, у неё были толстые стенки и непропорционально хрупкая ручка. Вдобавок к ней крепилась маленькая мисочка в форме полумесяца. Казалось, такая вещь только будет занимать место на кухне. Да и при обжиге она могла легко треснуть по швам. А ещё, раз уж речь шла о начос, надо отметить, что тяжёлая керамика не подходила для сервировки закусок.

– Большая миска – для начос, а маленькая сбоку – для сырного соуса. Под соус не требуется отдельная посуда, из этой миски можно есть хоть в постели. И когда макаешь начос в соус, крошки не просыплются. Плюс из этой миски можно есть рамён, и тогда в маленькое отделение можно положить кимчхи. Миска-всё-в-одном! Как вам?

Ни на миску, созданную Чонмин с такими амбициозными идеями, ни на её пылкую речь товарищи по мастерской особо не отреагировали.

– А как вам тогда это?

Следующая вещь, которую Чонмин всем продемонстрировала, напоминала по форме невысокий бокал для вина.

Кисик, желая её поддержать, спросил:

– О, это подставка для яиц? Кладёшь сюда варёное яйцо, солишь и съе…

– Да нет же! Человек, который собрался открывать модную мастерскую, не узнал боул для йогурта! А это очень модный сейчас дизайн…

Чонмин состроила плаксивое выражение лица, и Кисик бросился её утешать. У Чихе и Чохи одновременно округлились глаза. В них читалась одна и та же мысль: кажется, эти двое сблизились после последней недели, когда Чонмин делала перерыв в своих занятиях. Их близость совсем не выглядела странной. Чихе и Чохи, сдерживая улыбки, обменялись кивками. И обе одновременно подумали, что Чонмин и Кисик отлично подходят друг другу.

К Кисику присоединились и остальные, которые тоже стали хвалить потерявшую уверенность Чонмин, отмечая только сильные стороны её работ. Один Чун позволил себе критику, сказав, что чаша для йогурта слишком тяжёлая, так как Чонмин оставила в её основании много глины.

Чун всегда чувствовал себя не в своей тарелке, видя людей, которые пришли в мастерскую только потому, что им нравится работать с глиной. Ему казалось, что его разоблачат, поймут, как он сам к ней относится. Потому-то он непрестанно говорил резкости, хотя в душе ему этого совсем не хотелось.

Чонмин, услышав мнение Чуна, взяла инструменты и села рядом с ним. Она хотела уменьшить толщину чаши и тем самым сделать её легче. По мнению Чонмин, у Чуна было художественное чутьё от природы и поэтому его советы могли быть полезны.

– Вот так она будет достаточно лёгкой?

– Не надо меня спрашивать. Здесь изначально не очень удачный дизайн.

– Я делаю посуду, какую мне хочется и какая мне нужна, поэтому дизайн сейчас значения не имеет. Мне просто нравится. Понимаешь?

– Если это только для развлечения, то пойдёт.

Чонмин вжала голову, как испуганная черепаха, а потом снова подалась вперёд. Проницательность этого старшеклассника поражала воображение.

Чихе, наблюдавшая за их нескладным диалогом, встряла в разговор:

– Чун, ты поскорее сдавай экзамены и приходи в мастерскую не такой напряжённый.

– Этого не будет. Сегодня мой последний день здесь.

Все догадывались, что Чун собирается бросить занятия в мастерской. Но, услышав это напрямую от него, они не могли не почувствовать сожаления. Чонмин сразу подумала о Ери. Она расстроится, когда узнает.

– Хочешь отдохнуть? – мягко спросила Чихе.

– Да нет. Я плохо сдал единый экзамен, и мне обязательно надо хорошо сдать экзамен по художественному мастерству. Теперь по выходным я тоже буду ходить на подготовительные курсы. С родителями мы это согласовали.

– Вот в чём дело. Жаль. Заглянешь к нам после того, как все экзамены закончатся?

Чун кивнул в знак согласия, но про себя был уверен, что больше никогда не придёт в мастерскую. В «Соё» он пошёл не по своей воле – это было решение его родителей. Для Чуна это место стало буферной зоной, которая позволяла поддерживать хорошие отношения с родителями во время подготовки к поступлению. Комок в его руках выглядел нехорошо, был весь перекрученный. И правда, глина – честный материал, и в данный момент она просто показывала состояние его души.

В последний визит Чуна в мастерскую на обед подали тёплый удон и суши. Изначально компания собиралась отправиться в японский ресторанчик Сынхо – тот самый, где недавно приобрели тарелки у Чохи, – но зал оказался переполнен, и свободных мест не нашлось. Дело было в субботу. Гости съезжались из Сеула и Пхачжу, чтобы провести время в этом уютном уголке деревни Памгаси. Нарядные посетители рассаживались небольшими группами – по двое, трое, иногда четверо – и заказывали сетовые меню: либо романтические на двоих, либо семейные. Пятеро людей в потёртых чёрных футболках, испачканных глиной, явно выбивались из этой картины. Чонмин едва улыбнулась: их компания смотрелась словно толпа непрошеных гостей.

В итоге суши взяли навынос и, как водится, расположились в мастерской. Чонмин было досадно – ей так хотелось куда-нибудь выбраться всем вместе, поддержать Чуна. Но и здесь оказалось неплохо: просторно, привычно, уютно. Разложив суши на таких же тарелках, какие Сынхо приобрёл у Чохи, они будто перенесли ресторанную атмосферу за этот стол. Гладкая керамика под пальцами, аккуратная сервировка – казалось, кто-то заранее позаботился о каждом из них. Сынхо выбрал те самые тарелки неспроста: японская еда на них смотрелась особенно аппетитно. В знак извинения он добавил к заказу удон. Лапша, упругая и нежная, тонула в прозрачном бульоне с лёгким морским ароматом. В нём плавали золотистые омук и нежные креветочные фрикадельки. Тепло разливалось по животу, добиралось до ледяных кончиков пальцев. Чонмин доела свою порцию до последней капли.

Когда от суши на тарелках почти ничего не осталось, Чихе сухо кашлянула – один раз, другой – и объявила, что ей нужно сказать нечто важное:

– Я… Меня зачислили в зарубежное представительство KOICA