Читать книгу - "Комод с цветными ящиками - Оливия Руис"

и рынки такие яркие. Места у нас теперь больше, радости от жизни – меньше. Я, как и Андре, занята только малышкой, вокруг не осталось ничего, кроме нее, и она, к счастью, щедро одаривает меня улыбками. Когда я с ней, все просто и ясно. Рафаэль рядом с нами, шепчет мне, как счастлив, как гордится тем, какой матерью я стала. Кали сделала меня мягче, это правда. Я стала меньше похожа на свою мать. Она до самого конца оставалась яростной, как бешеная собака, материнство ее совсем не изменило. Доказательством этому стало последнее решение, которое она приняла в своей жизни.

О, если бы мы остались… Если бы мы остались, то погибли бы во время войны, нас бы пытали и убили, обвинив в том, что мы носители «красного гена», или потом нам пришлось бы жить рядом с нашими палачами – война ведь закончилась. Но ничего не закончилось, и это хуже всего. Незадолго до твоего рождения Испания объявила амнистию, чтобы из списка франкистских военных преступников исчезли все имена. Те, кто годами стискивал зубы, надеясь, что однажды справедливость восторжествует и все узнают о жертвах режима Франко, а убийцы и палачи, выполнявшие его приказы – нередко с извращенным удовольствием, – будут наказаны, все эти люди продолжают жить, так ничего и не дождавшись. Когда после смерти Рафаэля я вернулась в Испанию, то обнаружила, что улица, на которой стоит моя бывшая школа, переименована в честь генерала, который преследовал моих родителей. Она до сих пор носит его имя, разве это не безумие? Да, вот тогда я и поняла, что это за особый вид войны – гражданская. Никто не обретет утраченный дом – ни проигравшие, ни победители, нет-нет. И тем и другим придется терпеть друг друга и молча смотреть, как враги ходят по тем же улицам, что и они. Уцелеть, учитывая наши бешеные характеры, было бы невозможно. Мама была бунтаркой, Леонора оказалась более сдержанной, но политические и социальные убеждения занимали в ее жизненной философии столько же места, сколько ее задница на стуле. Всё без остатка. Во всяком случае так было, пока у нее не родилась дочь. Я тоже изменилась благодаря Кали.

Чувствовать, как что-то зарождается внутри тебя, головокружительно и чудесно. Подарить жизнь – все равно что получить булыжником в лицо. Это будет самый красивый в мире булыжник, брошенный с самым изящным размахом, самым прекрасным жестом… но все же прямо в лицо. Материнское сознание, если такая штука вообще существует, у меня и у Леоноры появилось, возможно, для того чтобы залечить рану, которую нанесли нам наши родители. Я чувствую, что на свете никогда не будет ничего важнее моей дочери. Отныне все мои решения будут продиктованы самим фактом ее существования. Я не такая, как мои родители. Ее счастье – вот моя свобода. Моя величайшая роль – та, которой Кали учит меня каждый час, каждый день и, к сожалению, каждую ночь тоже. Иногда мне кажется, что она зовет своего отца, все громче по мере того, как день уступает место ночи. Она ищет его, как ищет мою грудь, инстинктивно, следуя за внутренним компасом. Я твержу ей, что я здесь и папа здесь, но вижу, что этот маленький зверек учуял отсутствие другой кожи, другого запаха, другого голоса в своей крошечной жизни. И когда на темнеющем небе появляются звезды, ее зов становится таким жалобным и звучит почти как рыдание.

Я удваиваю свою нежность к Андре. И к ней тоже. Чтобы она увидела – мы семья, и успокоилась. А еще потому, что Кали десять месяцев, и нам с Андре пора создавать нашу историю, только его и мою. Чем больше проходит времени, тем сильнее становятся мои чувства к нему, как и моя потребность в физической близости. Но Андре, кажется, совсем не заботится о будущем нашей любви, только о будущем нашей семьи. Мои формы и изгибы не привлекают его взгляд, и это причиняет такую боль, что я становлюсь агрессивной. Мне так нужно почувствовать, что мы два человека, которые любят друг друга, а не просто родители. Возможно, я слишком давлю на него, так откровенно пытаясь сблизиться с ним. Вопросы и сомнения терзают меня. Моя молодость требует адреналина и страсти. Как и мой характер.

Нужно действовать, пока равнодушие Андре окончательно не превратило меня в истеричку. С моей малышкой за спиной я отправляюсь в центр города – просить совета у Мадрины. Это правда: у меня не было никого, кроме Рафаэля, и с ним мне не пришлось самой делать первый шаг, мы случайно ринулись навстречу друг к другу, топливом для наших моторов была сама судьба. Выслушав мою просьбу, чертовка Мадрина хохочет во весь голос. Для нее все, что касается мужчин, кажется детской игрой. Правда, они лишь мелькают в ее жизни и до рассвета не задерживаются, но пригласить мужчину разделить момент близости, это она умеет! Не буду вдаваться в подробности, – если бабушка станет такое рассказывать внучке, это будет уж слишком, – но как же мы с ней смеялись! Я возвращаюсь домой с нижним бельем из белого шелка, которое идеально мне подходит, хотя ему, наверное, уже лет сто, а также с легкой эйфорией и неловкостью. Я чувствую себя немного глупо – после появления на свет нашего ребенка Андре не проявляет ко мне интереса, и это не сулит ничего хорошего для того проявления чувственности, на которое я решилась. Я спешу лечь рядом с ним, как ложилась каждую ночь, забываю от волнения все советы Мадрины и отдаюсь своему инстинкту, своему желанию.

Он принимает это не так уж плохо, и не так уж плохо все выходит – для первого раза. Неуклюже, неритмично, но нежно. Я снова испытываю знакомые ощущения, чувствую влечение, которого мне так не хватало. Мне нравится его запах, его кожа, я полюблю и все остальное, чтобы отблагодарить за то, что он стал для Кали отцом. Наши тела еще не совсем обрели свой ритм в ту ночь, но все же сумели слиться воедино.

Узнав, что девять месяцев спустя ее советы привели к появлению на свет маленького существа, Мадрина заявит во всеуслышание:

– Черт бы побрал эту Риту, стоит мужчине только задержать на ней взгляд, как она уже беременна!

Голос Мадрины разносится далеко, и мне кажется, с этого дня мужчины при встрече со мной опускают глаза. Ее напористая уверенность кого хочешь заставит поверить во что угодно. Она и не на такое способна!

Вторая беременность проходит тяжело. С тех пор как мы переехали, я снова начала дымить, как паровоз, чтобы заполнить огромную пустоту внутри. Андре требует, чтобы я бросила курить: его друг, врач, который работал в США, сказал, что это может навредить ребенку. Мне и так почти нечем было занять себя, когда я, переделав все дела, сидела в своей норе, уложив малышку, а теперь и подавно… Шаг, который я сделала к Андре, не вызвал у него желания сделать следующий. Он много работает, а когда возвращается домой, смотрит только на Кали. Мои гормоны бушуют, чувствовать себя отверженной невыносимо. Когда я накрываю его руку своей, он, будто ничего не замечая, убирает ее. Я предлагаю пойти на праздник урожая, пропустить по стаканчику – он отказывается, ссылаясь на усталость. Я чувствую себя как трофей, который так хотели заполучить, а теперь, когда он занял место на полке, с него даже пыль не вытирают.

Мое бессилие снова заставляет меня чувствовать себя покинутой – как в тот день, когда я узнала о решении, которое приняли мои родители. Как и тогда, вся моя боль вырывается наружу. Гейзеры гнева прорываются от любого пустяка. Чем сильнее мое одиночество, тем больше вопросов возникает у меня в голове. И чем больше я плачу, тем упорнее Андре не обращает на меня внимания. Я чувствую себя глупой, некрасивой, несуществующей, отвратительной… растерянной из-за того, как упрямо он отказывает мне в любви.

Раз в неделю я прихожу работать в наш старый