Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

– Не всё сразу даётся, Володислав. Мне вот князь несколько деревенек отдал, Зеремеевых бывших, – хмурясь, возразил ему Яволод. – Да за Порфиньей ещё дворы числились.

– Ох, брате, брате! Да уразумей ты: князь-то ить невечен. Немолод, чай, уже. Помрёт коли, сядет другой кто на стол еговый да обратно те деревеньки Зеремеичу отдаст, что тогда деять будешь?

– Дак я вот и хочу, чтоб не было такого. Служу, стараюсь, чтоб приметили мя, чтоб и при новом князе в думе сиживать!

– В думе?! – передразнил брата Володислав. – Тамо знаешь, сколь охотников посидеть!

– Не пойму никак, чем ты недоволен? – Яволод развёл руками. – Князь тебя простил за дела лихие. Живи себе, не тужи, как говорится. Али, может, тоже думаешь как ни то на княж двор устроиться?

– На княж двор? – Володислав хитровато прищурился. – А что ж? Оно мочно. Давай тако содеем. Я к тебе, Яволод, нынче же в Галич погостить приеду. Ну а тамо поглядим.

Он лукаво подмигнул и улыбнулся братьям.

Яволод перевёл разговор на иное. Стали обсуждать польские дела.

– Прошлым летом померла княгиня Елена Ростиславна, сестра двухродная Ярославова, – напомнил Яволод. – Чад так и не нарожала мужу свому. Вельми скорбел князь наш. Любил её. Следом и супруг её, Болеслав, почил. Нынче брат Болеславов, Мешко, занял стол краковский. Токмо недолюбливает его шляхта – крут! Притесняет можновладцев[223] ляшских. Хотят многие в Польше на столе у ся меньшого его братца видеть, Казимира. Колгота во князьях ляшских.

– К чему то ты нам баишь? – спросил Володислав. – То мы сами ведаем. Колгота – оно лихо, конечно, но нам-то что?

– Как с домом отцовым быти? Может, продать?

– Да кто его топерича купит, в такое-то время?! – Володислав с раздражением махнул рукой. – Да и не к чему. Пущай за нами останется. Домоправителя тож оставим. Мало ли что? Нынче в ляхах свара, а заутре – у нас на Галичине. Ежели вдруг ноги уносить придётся – дак будет хоть, куда.

– А в том ты прав, – протянул, огладив бороду, Яволод.

…Разговор на этом кончился. Воротился Володислав в село своё в десяти верстах от Перемышля. Ходил по терему боярскому, глядел на скованный льдом Сан внизу, под холмом, кутался в польского покроя кунтуш.

Скучно было, делать ничего не хотелось. В сенях крутились холопки – любую бери да тащи в постель! Нет, надоело! На ловы езжать – тож в мороз какому дураку такое в голову взбредёт!

Велел Кормилитич истопить баньку, решил попариться, погреть кости. Покуда топили её, набросил на плечи кожух, выбрался на крыльцо. Походил раздумчиво по двору, заглянул на конюшню, на псарню.

Вроде всё у него, как у многих других бояр: хозяйство справное, лошади добрые, собачки охотничьи – хоть тотчас выпускай на зверя. Но жаждалось большего, мечталось вырваться из сего захолустья сельского, воссесть… Где воссесть?! Испугался даже мысли самой, придержал суетный бег тревожных дум. Не время. Осильнеть сперва надобно.

Глянул вдаль. За рекой в излуке простирались обширные укутанные снегом поля соседки – одинокой немолодой вдовы. Не раз бывала у него в гостях вдовушка, слушал он её прозрачные намёки – соединить бы, мол, владенья наши. Молчал, улыбался глупо в ответ, глядел в изрытое морщинами благообразное лицо сорокалетней жёнки, думал: а ведь верно! Богата вдовица. Вот взять такую в жёны – и удвоишь богатство своё! Даже не удвоишь – утроишь! Самым набольшим станешь в округе боярином. А тамо и дальше шагнёшь. Тем паче что вдовушка сия терем имеет в самом стольном Галиче. А что стара – дак вон, Семьюнко, Лисица Красная! Голытьба безродная, а вылез из грязи, оженился на вдове богатой! Первый топерича у князя Ярослава человек! Правда, боярыня Оксана – та хотя бы собой мила, да и не настолько старше Семьюнки. А эта? Одни кости! Ведьма скаредная! Такая за веверицу[224] удавится. Верно, сама глаз на его, Володислава, сёла положила!

Покуда мыслям о вдове-соседке такожде Володислав ходу не давал. Торопиться с женитьбой он не хотел. Сперва, как уговаривались, собирался он съездить в гости к братьям, осмотреться, прикинуть, как бы поближе подобраться ко княжескому столу, а там… Там, глядишь, и вдовица пригодится, и связи братние, и… Да бог весть, как что сложится. Главное, выбираться настала пора из села ентого!

Спустя пару дней оседлал молодой боярин скакуна и по укутанному снегом шляху неторопливо выехал за ворота. Путь его лежал в стольный Галич. Клубилась вослед вершнику вьюга, снег валил хлопьями, заметая тропы. Переведя коня на рысь, взлетал Володислав с холма на холм. То и дело всматривался он вдаль. Понимал, что вступает он сейчас на зыбкую стезю честолюбивых чаяний и тайных и явных лихих дел и что с пути этого ему отныне будет не сойти.

Глава 75

С рассветом забегала, засуетилась внезапно в княжеских хоромах стража. Спешили по тёмным переходам оружные гридни и отроки, сновали туда-сюда, заглянули в сени, на поварню, проверили все до единого каморы наверху. Даже на чердак двое слазили, воротились все в пыли и в паутине.

На вопросы, что стряслось, отвечали коротко:

– Гречанка пропала. Та, что из угров пришла. Князь велел сыскать её.

Осмомысл ходил встревоженный. Ротозеями оказались ляхи. Да, с боярами крамольными управиться помогли добре, зато после, видно, возомнили себя победителями, токмо и хвастали в кабаках, какие они храбрые и смелые. А может, сребра им кто отсыпал, чтоб глаза закрыли. И такое быть могло. От ляхов надобно было потихоньку избавляться, благо своя галицкая дружина полнилась добрыми воинами. Собирали их по всей Червонной Руси сын покойного воеводы Тудора и сотник Петруня. И верно, свои – они как-то надёжней. И в сече не подведут, и не токмо о добытках прилежать будут.

В поисках Марии-Лицинии обшарили гридни весь двор. И совсем случайно на одном из возов в сене обнаружили труп. Гречанка лежала ничком, лицо её посинело, на шее проступили багровые пятна.

«Придушили, верно». – Осмомысл долго молча взирал на безжизненное тело, обряжённое в светлый саян.

Рядом с трупом валялся измятый головной плат, ноги обуты были в сандалии – явно не собиралась гречанка бежать и даже выходить из дома.

Князь распорядился допросить ляхов-стражей, но те, как один, твердили: виноваты, мол. Проспали, проглядели. Не видали, не слыхали ничего.

В гневе приказал князь отвести их в застенок и допросить с пристрастием.

«Вот, дожил! Киевские дела спроворил, тестя свово на великий стол усадил, а у ся в тереме