Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

на коленях, молилась, гнала прочь от себя сатанинское наваждение. Но оно не уходило, всё стоял перед глазами молодой красавец, улыбался ласково, говорил о солнечном луче. И сквозь слова молитв, сквозь слёзы и страх проступало из глубин души, выходило наружу горькое чувство досады, и думалось уже: «Ну, зачем оттолкнула его? Зачем отвергла? Или Владимир – тот муж, который мне нужен?! Страшно даже и представить, еже он отцом робёнка моего будет! Дак тогда… Как же быть?! Грех ить! Грех!»

Снова заливалась Болеслава слезами, снова молилась, и снова внутри у неё сидело, не отпускало: «Он, он тебе надобен! Смелый, красивый, гордый!»

Глава 77

Маленькая Вышеслава-Манефа делала первые свои шажки. Осторожно, держась за сильную отцову ладонь, переступала ножками по тропке в княжеском саду.

Ярослав с умилением смотрел на дочь, помогал ей, поддерживал. Цеплялась Манефа ручонками за полы его долгого вотола, глядела тёмными глазками, улыбалась, из-под короткой верхней губы её выставлялись зубки.

Без малого два десятка лет назад вот так же ходил он здесь, по саду с маленькой Фросей и так же осторожно ступала крохотная княжна по занесённым снегом дорожкам. Теперь Фрося – северская княгиня, исправно рожает своему супругу Игорю чад, шлёт отцу грамоты. Фрося у него – молодец! В письмах тех – ни слова о матери и о Владимире, как будто и нету их вовсе. Не случайно называли Фросю всегда, с малых лет – отцова дочь, Ярославна!

Князь не мог ведать, что имя дочери с годами в памяти людей забудется, сотрётся, а вот это звучное «Ярославна!» переживёт века, вспыхнув ярким неповторимым образом любви и верности на скупых страницах труда безвестного автора «Слова о полку Игореве».

…Манефа родилась в иное время и окружена была любовью и заботами всей семьи. Благо и отношения самого Осмомысла с Анастасией Ярославной несравнимы с теми, что сложились с Ольгой. В прошлое ушли взаимное недовольство, бесконечные упрёки и злые насмешки. Новая княгиня нравом обладала куда более спокойным и, кажется, любила тишину. С нею и сам князь мало-помалу обретал душевное равновесие, становился более сдержан, более рассудителен. Не надо стало ему обуздывать порывы буйных страстей, улеглись они словно бы сами собою.

Тихо скрипел под ногами снег. Очередная зима запорошила ветви дерев, намела сугробы, сковала ледяным панцирем бурный Днестр. Из труб посадских хат валил дым. Богатый, зажиточный край – Галичина, редко в каком доме топят по-чёрному. И кони добрые почти во всяком дворе есть, и свинья в хлеву, и овцы, и коровы мычат, и волы работные у многих. На празднествах в каждом дому – утки зажаренные, гуси, куры.

Люд к мирному времени, когда из лета в лето дань князю или боярину идёт одна и та же, когда нет ратных нахождений, разорений и крамол боярских, а жирная чёрная земля дарит щедрые урожаи, привыкал, приспосабливался и жил не столь бедно, как в иных краях. Потому и косились жадно на Галичину и ляхи, и угры, и соседние князья.

…Вместе с дочерью Ярослав поднялся на заборол крепостной стены, откуда весь Галич виден был, как на ладони.

Соборы, терема, дворы, обнесённые плетнями, сады, крутой берег Днестра, узкая змейка Луквы – со всем этим он сроднился, эту землю защищал от хищных князей и иноземцев. Дышалось полной грудью. Едва ли не впервые подумалось: а ведь это его – да, в первую голову его заслуга! Он оберёг Русь Червонную от войн, пресёк на корню смуты и встани, обуздал недругов.

На душе становилось светло и радостно. Огорчало одно: не видел Осмомысл покуда себе достойного наследника. Владимир – беспробудно пьянствовал, Олег – всё никак не мог осилить грамоту. Хотя сын покойной Настасьи ещё слишком мал. Только это и успокаивало немного, думалось: ничего, посидит, научится помаленьку. Зато знать будет, что всё в жизни труда требует.

Манефа попросилась на руки, он усадил её на плечи. С любопытством смотрела малютка на верха соборов и крыши боярских теремов, на стаи птиц, парящих в небесной выси.

После, когда воротились они в терем и маленькую Манефу расторопные челядинки наскоро переодели и переобули, отправил Ярослав дочь в бабинец, в покои супруги. Хотел побыть один, стал разбирать старые свитки, отыскал свой перевод Хроники Амартола, невольно улыбнулся. Кажется, перевод удался, охотно читали и переписывали его в монастырях и боярских домах. И, как оказалось, многие на Руси знали о нём. Это стало для князя приятной неожиданностью. Однажды даже Анастасия Ярославна не преминула отметить:

– Чла давеча твово «Амартола». Добрый перевод. Просто и понятно для разумения. Сей книгой многие у нас в Луцке зачитываются. Сперва не верила, что енто ты, князь, возмог тако.

– Молод был, память хорошую имел, времени на такие дела хватало, – отвечал Осмомысл, невольно вспоминая давние уже лета, когда был он юн и водил дружбу с печерскими монахами.

Теперь ему такое уже, наверное, не по силам. И язык греческий подзабыл, да и острота мысли, замечал он, как-то с годами притупилась. Не столь быстро ухватывал он свежие идеи, закостенел, что ли. Сидел, вздыхал, перелистывая тяжёлые пергаментные страницы.

Отрок доложил о том, что из земли чехов прибыли галицкие послы. Вскоре, отвесив князю земной поклон, неслышно опустился напротив него на лавку монах Тимофей. Он только что воротился из Праги, от короля Собеслава, и привёз с собой королевские грамоты с вислыми серебряными печатями. При виде его Ярослав сразу оживился:

– Здрав будь, брат Тимофей! Жду тебя не дождусь! Ну, сказывай, с чем приехал?

– Да вот грамотки сии шлёт тебе король Собеслав Второй. Велел передать, что на крулеву Адельгейду и сына её зла более не держит, крест на том целовал. Просит, чтоб отпустил ты их домой в Чехию. Лиха никто им не причинит.

– Это весточка добрая. – Ярослав улыбнулся. – Обрадуется вдовая королева. Надежду имею, не обманет нас Собеслав.

– Не думаю. Союз ему с тобой надобен вельми. И супротив угров, еже что, и ляшских неспокойных князей опасается король. Дружбой с тобой он дорожит.

Осмомысл смотрел в обветренное, худое лицо Тимофея с густой, долгой бородой. Вроде обыкновенный монах, каких пруд пруди в любом граде русском, ан нет – стал верным помощником и в мирских делах разбирается ничуть не хуже, чем в богословии.

Вот бы и сыну его, наследнику стола галицкого, таких людей суметь подобрать. Надо присматриваться к молодым боярским сынам, да и мнихов не обходить стороною. Если окружат подрастающего Олега мудрые советники и надёжные люди – это уже