Читать книгу - "Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский"

Документы Осовецкой крепости дают хорошее представление о разнице в подходах жандармерии и военной контрразведки к борьбе со шпионажем. Если у разведчиков имеется огромное количество «развалившихся», не доведенных до конца и просто бездоказательных дел, то крепостная жандармская команда проводила дознаний немного, но дотошно и доводила дела до логического конца. Среди сохранившихся материалов есть дело о немецких шпионах А. А. Кениксмане и А. Ранте. Было установлено точно, в какой разведшколе Рант проходил подготовку, какая ему была выдана сумма и какие указания. Следствие вел лично начальник Осовецкой крепостной жандармской команды полковник Д. Н. Вишневский, имевший за плечами 18-летний опыт службы в жандармерии. Первая информация о том, что Рант готовит провокацию в Осовецкой крепости, появилась еще в августе 1914 г., и с тех пор через секретную агентуру жандармы за ним внимательно следили^[841], пока он не прибыл в крепость и не был арестован 23 февраля 1915 г. К моменту ареста все доказательства и большая часть дознания уже были завершены. 25 февраля 1915 г. Рант был приговорен, а утром 26 февраля расстрелян^[842].

Различие в подходах к ведению розыска в жандармерии и военной контрразведке заключалось в требованиях, выдвигавшихся руководителями этих структур. Если жандармское руководство на первое место ставило вопросы законности, то военные требовали высокой раскрываемости. Именно отсутствием результативности были недовольны в штабах армий и фронтов. Летом 1915 г. М. Д. Бонч-Бруевич, имевший влияние в Ставке, предпринял попытку выгнать жандармско-полицейских чинов из контрразведывательных структур^[843]. Одним из поводов к этому было печально известное дело С. Н. Мясоедова, бывшего жандармского полковника, служившего в контрразведке при штабе 10‐й армии и расстрелянного 19 марта 1915 г. в Варшавской цитадели по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии. Стоит привести слова, сказанные в 1945 г. на допросе полковником Вальтером Николаи, занимавшим пост руководителя немецкой внешней разведки в годы Первой мировой войны: «Я не верю также утверждениям, что было доказано сотрудничество полковника Мясоедова с германской разведкой. В Германии об этом ничего неизвестно. Его имя я знаю только как имя одного из успешнейших помощников русской разведки против германской разведки»^[844].

Причиной не любить жандармерию для Бонч-Бруевича было также инспирированное им дело компании «Зингер», которую военная контрразведка хотела представить как крупную немецкую сеть шпионажа. Однако благодаря объективному и непредвзятому подходу жандармов к расследованию к середине 1915 г. дело начало рассыпаться, а Бонч-Бруевич снят с его кураторства^[845].

Одной из крупных попыток весной – летом 1915 г. инициировать еще одно масштабное шпионское дело, подобное мясоедовскому, но затрагивающее уже более широкие круги, было так называемое дело немецких баронов. В апреле начальником штаба расквартированной в Петроградской губернии и Прибалтике 6‐й армии был (на недолгое время) назначен М. Д. Бонч-Бруевич, которому Верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем лично были даны исчерпывающие директивы: «раскрыть» немецкую агентурную сеть в Прибалтике, найти ее связи с Царским Селом и Петроградом, по возможности доказать связь с германской разведкой великого князя Кирилла Владимировича^[846], третьего в очереди наследования престола (после сына и младшего брата Николая II) и главного конкурента великого князя Николая Николаевича в случае отречения потомков Александра III. Одновременно решались две задачи: военные поражения и отступление русской армии объявлялись результатом происков высокопоставленных шпионов, а влиятельная ветвь потомков великого князя Владимира Александровича отстранялась от активной политической деятельности.

Вскоре после прибытия Бонч-Бруевича в штаб 6‐й армии гнездо немецкого шпионажа было обнаружено в городе Аренсбурге, центре Эзельского уезда Лифляндской губернии. Место было выбрано не случайно, поскольку остров Эзель, входивший в состав Моонзундского архипелага, имел ключевое значение для обороны Петрограда в случае возможного военно-морского десанта германских войск. В качестве затравки были использованы многочисленные рапорты и письма нервнобольного ротмистра пограничной стражи И. И. Рябцева, направлявшего их во все возможные органы военной власти, указывая на якобы огромные масштабы германского шпионажа в Эзельском уезде, охватившего чуть ли не все немецкое население края^[847]. Одно из писем Рябцева попало в руки начальника Аренсбурга полковника П. В. Родзянко, родного брата председателя Государственной думы М. В. Родзянко. История была доведена до председателя Думы, который немедленно включился в создание контрразведки и борьбу с германским засильем на островах^[848].