Читать книгу - "Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт"

пошлости «сатирических» программ приходит в ярость. Мне же пришлось признаться, что я в данном споре лицо заинтересованное, поскольку буду участвовать в новой передаче под названием «Зазеркалье». Нам предстоит обсудить понятие «творчество» с Хедли Пински и молодой ведущей. Ее зовут Фредерика Поттер, и она оказалась той самой Фредой или Франческой, к которой привязан Джон Оттокар, брат-близнец моего Зага. «Моя» программа – третья по счету, и я так нервничаю, так нарциссично взволнован, что хочу посмотреть и предыдущие, которые показывают в то время, когда я нахожусь здесь, в Четырех Пенни. Заг тоже за «ящик». Конечно, он мечтает, что рано или поздно окажется там со своими Зигги-Зигги-Зикотиками. Возможно, телевидение ему представляется инструментом для всемирной дионисийской оргии. Гидеон Фаррар в значительной степени против. Он считает, что членам его группы должно хватать друг друга и что в глазах и словах товарищей каждый найдет все, что нужно для сердца и ума. Надо работать над собственным спасением, а это значит – избегать отвлекающих факторов, расставленных жизнью силков и все в таком духе. Думаю, Гидеон, по крайней мере на первых порах, был за то, чтобы торжественно отключить оба ящика и ритуально разбить оба экрана (электронно-лучевые трубки, кажется, так? Вы понимаете, как это устроено?)

В любом случае для обсуждения этого вопроса было созвано шумное демократическое собрание. Пришла и Люси и села в любимом углу в своей обычной позе. Пришел и Агниц. Вида крайне серьезного. Какой-то бесенок подзудил меня спросить его мнение, хотя я и предполагал, что он мне не единомышленник. Но мне хотелось услышать, что он скажет.

Вот его слова. Привожу по памяти – жаль, не нашлось под рукой диктофона:

«Устройство это воистину делает незримое зримым и переносит образы тел из одного места в другое. Сигналы его проходят сквозь стены и соединяют умы. То не мелочь, даром что мелкие люди заполняют его мелочным суесловием и праздными заботами. То не мелочь, а страшное устройство. Оно преобразит наше сознание, не только невежд, но и мудрецов. Оно покажет нам мир. А когда миру придет конец, мы будем с его помощью наблюдать за последней набегающей волной прилива или алым ревом последнего пожарища, пока очи его не утонут или не расплавятся вместе с последними из нас. Его не упразднишь. Со временем мы даже сможем использовать его во благо. По сути, это нейтральное электрическое устройство. Надо не чураться его, а узнать, что оно есть и как работает. Вот что я думаю».

В письменном виде эта речь, кажется, на грани между нелепостью и шедевром. Могу вас заверить: после слов других членов группы, логических измышлений и попыток звучать разумно или терпимо его слова вонзились в сердца как нож. Все уставились на него, а Гидеон задумчиво пробормотал, что это действительно сила, которую можно использовать как во благо, так и во зло. Он уже представлял себя проповедующим на экране, расширяя свою паству по всему англоязычному миру. Так что было решено ящики не убирать, а на мистера Агница, вернувшегося к своему обычному вежливому молчанию, смотрят как на бомбу, готовую взорваться в любую минуту. Что он еще скажет? Что он проповедует (ведь говорит он как проповедник)?

* * *

Джош Агниц, он же Джошуа Маковен, смотрел первый выпуск «Зазеркалья» в лекционном зале на чердаке вместе с Элветом Гусаксом, каноником Холли, Ричмондом Блаем, Дэниелом Ортоном, Элли и Полом-Загом. «Радостные спутники», как всегда, смотрели все вместе в комнате отдыха. Все квакеры и Бренда Пинчер. В лекционном зале было темно и свободно. Потолок скатный, и через незанавешенный световой люк глядела новая луна.

Не могут два человека войти в одну и ту же реку, не могут и два человека смотреть одну и ту же телепрограмму. Ричмонд Блай постоянно комментировал остроумие графических изображений, нахваливая своих студентов. Каноник Холли откинулся на спинку кресла и курил желтые сигареты. Элли призналась, что в детстве Алиса всегда ее пугала. Элвет Гусакс, подавшись вперед, внимательно изучал манеру общения участников программы. Пол-Заг подпрыгивал и дергался в такт невидимой и неслышимой музыке, время от времени тыча в экран раскрашенными ногтями (на каждом была выведена круглая мандала) и все более возбужденно восклицая «ага!».

– Это она, – наконец сказал он Гусаксу. – Собственной персоной. Вот тебе и тихий омут. Посмотрим, какие в нем черти водятся.

Зеркальные образы, обсуждение близнецов, Траляля и Труляля – все это привело его в неистовство. Он снова начал приставать к Гусаксу, тыча ему в ребра острым указательным пальцем:

– Это же слова для песни. Траляля и Труляля, кислый ты и сладкий я, два – одно, а в одном – два.

Джош Агниц повернул голову, бросил на него темный взгляд и приложил палец к губам.

Пол-Заг замолчал.

Дэниел переживал за Фредерику. А вдруг опять оскоромится? Но, увидев, что беспокойство его неуместно, что она ярко сверкает меж умных мужей и зеркал, он отогнал эти мысли, откинулся на спинку кресла и уставился в темноту. Что это сестра его покойной жены, никому не сказал. Это им знать ни к чему.

Разум Джоша Агница воспринимал мир конкретных объектов с усилием, а мелькающие предметы или быструю речь – даже с трудом. Сейчас этот конкретный мир – коричневый пластмассовый ящик с серым экраном – полнился гудящим электротоком, будоражащим электрические нити в его мозгу. Трудно было охватить взглядом взрывающихся и исчезающих существ внутри стеклянной коробки. Вот черви и ящерицы, но откуда они – из ящика или из его головы? По привычке он видел капли и струйки крови. Зеркальце с серебряным плодом, которое Фредерика держала в руках, кровоточило еще до того, как Ричард Грегори упомянул описанную Аристотелем связь между менструацией и зеркалами.

Позже другие утверждали, что видели нечто подобное.

Он ничуть не удивился, услышав, как Ричард Грегори вспомнил и манихеев. Так, разумеется, должно было быть, так и было. Так же без удивления он слушал, как Джонатан Миллер описывает игры Льюиса Кэрролла в «Сизигии»: разве он понимает, какое послание передает имеющим уши? У Агница перед глазами мелькнули резкие вспышки, в голове угрожающе загудело. Оставаться недвижимым теперь было тяжело. Экран будто извергал из себя огромное золотистое облако света, в блеске которого болезненно проступало чудовищное плотское естество находившихся рядом с ним людей. Грязные зубы и слюна Холли, брюшко Дэниела, бледный зловещий череп Гусакса, топорная воздушность Элли, нелепая ухмылка Ричмонда Блая, и, пожалуй, всего более подведенные рыбьи глаза, сверкающие когти, маслянистые светлые волосы