Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

посыпался с небес крупными хлопьями пушистый снег. Вмиг накрыл он Галич белым покрывалом. Серые тучи наползли на город с Карпат, клубились они в вышине, плыли на восток под слабым ветром, мрачные, суровые, заслонившие собой слабое предзимнее солнышко.

Народу в домовой церкви собралось немного. Не пришёл Филипп Молибогич, сослались на иные заботы крикуны – братья Радимиричи, сыскали предлог не ехать старый Щепан с юным сыном Иваном. Многие другие бояре и знатные купцы решили лишний раз не напоминать о себе и о том, что сотворили они в Галиче меньше месяца назад.

Хмуро тупя взор, стоял у гроба родича своего боярин Зеремей, рядом с ним Вышата стискивал длани в кулаки и в мыслях насылал проклятия на голову Осмомысла, исподлобья косил недобрым взором по сторонам угрюмый Василий Волк.

Позади отца, возле небольшого притвора, расположился в чёрной одежде Глеб Зеремеевич. Он только вчера прискакал из Бужска. Всё содеял Глеб, как велел ему отец. Приехал якобы на ловы, уговорил Луку Чагровича поехать с ним, а во время охоты в лесу комонные[192] Глебовы люди оттеснили слуг Чагровича от своего господина, и Глеб, улучив мгновение, что было силы вонзил Луке в спину, под левую лопатку, острый кинжал. После убийства ему стало страшно, руки дрожали, зубы отбивали барабанную дробь. Сейчас же, видя мёртвого дядьку, ещё бо́льшим страхом проникался Глеб. Чуял он нутром – надо бежать! Князевы людишки доберутся и до них с отцом, припомнят творимые в Галиче злодейства, сожжение Настасьи, убиение Чагровичей.

Епископ Козьма во главе сонма иереев сам отпевал усопшего, читал заупокойную молитву.

«Ко князю не вышел, а топерича тут как тут! Стало быть, не боится Ярославку! Ему что! Церковь! На боярина ли великого, на князя – да хоть на кого епитимью наложить может. И ничё с им Ярославка не содеет! А мы… Мы все, яко дядька Коснятин, под мечом ходим! Не довели до конца дело! Чагрову чадь избили, а Ярославка жив-живёхонек! И потихоньку почнёт бояр… одного за другим!» – одолевали Глеба тяжкие думы.

Послышался за окнами скрип подъезжающего возка. Княгиня Ольга, вся в чёрном, пришла проститься с давним своим приятелем. С нею рядом была молоденькая сноха. Болеслава тихонько всхлипывала, вытирая платочком слёзы. Княгиня с княжной постояли у гроба, затем помогли встать с колен Гликерии, говорили ей слова утешения.

После, когда уже выходили они из церкви, оказалась княгиня, будто невзначай, около Глеба и, улучив мгновение, шепнула ему тихо, так, чтоб никто не услыхал:

– Ввечеру приходи.

Зеремеевич, вздрогнув, стал испуганно озираться.

– Не боись! – ожёг его Ольгин шепоток. – Не сотворит тебе лиха никто.

Княгиня с княжной и боярынями ушли вперёд, а Глеб остановился у входа. Было и страшно, но и рискнуть хотелось, и помыслы недобрые плотские одолевали Глеба.

Он положил крест, глянул ввысь, на свинцовый купол церквушки, достал и бросил нищему на морморяных ступенях мелкий ромейский обол и, мучаясь сомнениями, медленно побрёл к отцову дому.

…Намедни княгиня Ольга снова имела беседу с сыном. Владимир на сей раз, хоть и хмур был, и пахло от него обычно винным перегаром, спокойно выслушал материны сетования.

– Я ить за тя жизнь положить готова! Ради тя и от князя бежала, мечту лелеяла посадить тя на стол галицкий! Ты же, дурачок, меня возненавидел! За что, вопрошаю?! Ить не я, но бояре порешили отца твово на столе оставить! Их то воля. Со боярами же, сын, лучше ссор не иметь. Сильно́ боярство галицкое! Заклюют, забьют! Мирно с ими жить надобно. Когда им и уступать приходится. Уступать во многом, может. Зато и стол свой сохранишь, и голову на плечах, и семью свою. Запомни слова мои, сын.

Владимир растрогался внезапно, обронил слезу, заключил мать в объятия.

– Запомню, матушка! – пробормотал он, всхлипывая. – Ты меня… Прости за давешнее… Груб был… Но отца… Не люб он мне… Не хочу, чтоб Галичем он володел!

– Не вздумай без меня чего сотворить! – отстранившись от него, строго сказала Ольга. – Беду навлечёшь на грешные головы наши. Отец же твой не вечен. Главное, чтоб бояре на твоей стороне были. И Болеславу не обижай.

Разговор с Владимиром немного ободрил павшую было духом женщину. И даже весть о гибели Коснятина не так уж и сильно потрясла её. Подумалось: нет одного боярина – что ж, будут другие. Вон какие пиры они закатывают, какую силу имеют! Вышата вином Осмомысла облил, и что?..Ничего с ним князь сделать не посмел!

Когда заметила Ольга в церкви долговязую фигуру Глеба, тотчас решила она возобновить былые их отношения. Видела: трусит боярчонок! Боится, верно, разделить участь Серославича! Ну да и пускай! Она его взбодрит! Лишь бы пришёл!

…Глеб явился в сумерках, весь дрожащий, клацающий зубами, долго сидел за столом, пил горячий сбитень, опасливо посматривал по сторонам. Ольга обхватила его руками за шею, притянула к себе, прильнула к нему всем своим жаждущим плотских утех телом, засмеялась, сказала тихо:

– Что, замёрз? Хладно на улице? Дак я тя согрею!

Жаркие объятия, поцелуи, игры любовные длились до рассвета. Вроде всё было, как прежде, только страсти почему-то стало ещё больше. Словно оба они, понимая, что прошлого не воротить, чуя подспудно, что, наверное, едва ли не последняя это их встреча, старались в полной мере вкусить прелести запретного и сладостного греха.

Пасмурным и холодным выдалось раннее утро, и таким же мрачным воротился в отцовый терем Глеб. Он дождался, когда отец спустится в горницу на завтрак, и как только боярин Зеремей, зевая и всполошно крестя рот, сел наконец напротив сына на дубовую скамью, завёл с ним непростой, но крайне важный разговор.

– Отче! Сам зришь: дядьку Коснятина вороги сгубили. Топерича и до нас Ярославка доберётся. Не ведаю, как, но чую: мстить он станет за Настаску и свору ейную! Дядька первым под руку подвернулся. Бежать нам с тобою из Галича надоть! – принялся горячо убеждать родителя Глеб.

– Бежать?! Да ты чего, сын?! Али мы преступники какие?! Отметники?! Мы, бояре, князю волю свою показали! Сила мы! Дядька же твой – вовсе он зарвался, не тем помянут будь покойник! Всё ему мало было! Предлагал мне князя ядом накормить! Вот Ярославке, верно, и донесли. Правда, ума не приложу, кто и когда успел.

– Ядом накормить?! – Глеб вздрогнул от ужаса. – Он тако баил?!

– Ну да!

– Тем паче, отче, уносить ноги надобно нам! Не ведаю, что за хитрость Ярославка измышляет, но дядьку Коснятина уж шибко быстро и ловко порешили.

Зеремей разгладил пышные, густые усы, вздохнул