Читать книгу - "Облака на коне - Всеволод Шахов"

технике думал у вас подтверждение получить.

– Ну ладно, задавайте вопросы. Чем смогу, помогу.

– Это в качестве уточнения, – Ольденборгер достал обтрёпанный клочок бумажки почему–то из кармана брюк, а не из папки, —.у «Мэкона» объём – сто сорок восемь тысяч кубометров?

– Да, дирижабль жёсткой конструкции. Всего у американцев было построено три таких дирижабля, – «Шенандоа», «Акрон» и «Мэкон», – все, получается, погибли, – Харабковский смотрел как Ольденборгер карандашом делает пометки на своём клочке.

– Ага, – теперь Ольденборгер достал из нагрудного кармана новенькой гимнастёрки вчетверо сложенный лист, – вот, сейчас прочитаю. Кивните, как с партийной линии выглядит: «Монополистическое положение фирмы "Гудиер–Цеппелин" не способствовало её заинтересованности в улучшении технических качеств дирижабля. Процесс загнивания, свойственный всякой капиталистической монополии, не мог не задеть и дирижаблестроения США. Обострение противоречий в бассейне Тихого океана повлияло на ускорение постройки "Мэкона" без осуществления намеченного увеличения его кубатуры, в значительной мере стимулирующее их развитие в США, в данном случае не позволило учесть результаты эксплоатации "Акрона"».

– Ну, не зна–а–ю, – Харабковский поджал губы, – хотя, если за авторством ваша фамилия будет стоять, то мне всё равно. Да, вот ещё что… я бы на вашем месте в конце статьи добавил что–нибудь вроде – «Нам необходимо с особой тщательностью изучить причины как этой так и прежних катастроф, и использовать зарубежный опыт для улучшения наших советских дирижаблей».

Ольденборгер едва успевал записывать. Харабковский несколько раз повторил.

– Да, хорошее дополнение, спасибо, Герц Беркович.

– А теперь у меня вопрос, – Харабковский решил восстановить свой статус начальника конструкторского бюро, – вы вот папку носите, а почему по карманам клочки бумажек рассовываете?

Ольденборгер осклабился, замялся: – Да тут… это… проект рисунка на ворота эллинга… мне дали показывать… коммунистам… – открыл папку.

Харабковский заглянул.

Чёрный цвет, заполнивший лист плотной бумаги, являлся строгим фоном, на котором в светлых тонах был изображён лик Ленина. Всё в нём говорило о целеустремлённости вперёд, к бесконечным целям. Высокий лоб, заострённый подбородок и слегка прищуренные, будто от яркого встречного света, глаза, вернее, только правый глаз, так как изображение давалось в профиль. Небольшая добавка красного цвета за границами лица усиливала монументальность. Контуры шеи плавно перетекали к надписи «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»

– Ну как? – Ольденборгер даже изогнулся, чтобы поглубже заглянуть в глаза Харабковского.

– Вроде неплохо…

– Многим нравится, – Ольденборгер провёл ладонью по изображению, как бы смахивая невидимую пылинку, и захлопнул папку. – Ладно, пойду.

Харабковский молча проводил взглядом Ольденборгера, про себя размышляя: «Партийная линия… много нынче желающих присосаться… как их не вычищай, а всё равно маскируются… примазываются… стараются… раньше по–честнее было…»

Посмотрел на портрет Ленина над дверью и лучом воспоминаний высветился тот январский день.

…Тот мрачный январский день и Герцу двенадцать лет.

Чёрный снег под ногами казался зловещим. Гнетущая атмосфера. Школа. Вроде и электрическое освещение включили, вроде и накормить в столовой старались получше, но весть о смерти Ленина какой–то неосязаемой силой перекинулась на всех и давила. Учителя и ученики едва передвигались. Их скованные бесшумные шаги пугали. Казалось, они, где–то в глубине себя, оценивали обрушившийся мир.

Чувство опустошённости передалось и Герцу. Портреты и красные цветы… красное и чёрное. Сочетание скорби, в тоже время, торжественности и монументальности. Умер человек действия – решительный и понятный. Перевернуть и подладить под свои цели огромную страну. Вот скала, вот истинный революционер! Как бы эти смешные карлики из Временного правительства ни мельтешили, как ни пытались – всё напрасно. Он взял и сделал…

На митинг перед школой вывели все классы. Стояли в несколько рядов. Речи, речи, речи… учителя… ученики… учителя.. ученики… «Мы – ленинцы!» Это возвышенное обращение глубоко засело в голову Герцу. «Да, мы – ленинцы, мы будем продолжать его дело». Может тогда и зацементировалась мысль: «Партия – мощь! Надо идти с ней в ногу. Что против такой силы можно возразить?»

Тогда… перед школой… эта магическая сила, казалось сконцентрировалась и ухнула раскатистым: «Ленин будет с нами!»

Герц всё не мог тогда оторваться от огромного портрета Ленина на полотнище, хлопающим на ветру над окнами школы, и всё думал о силе истинного революционера. Очнулся лишь когда Степан ткнул в плечо: «Герка, ты чего застыл? Кончился митинг!».

Мечты… мечты… молодые мечты.

Да, хочется к силе быть ближе, но теперь приходится быть осмотрительнее. Что–то она теперь недобрая… эта сила.

15

– Приборы проверьте, скоро поднимаемся… А я пойду встречать, – Устинович отдал команду бортинженеру и механику, открыл дверь гондолы дирижабля «В–7бис».

Полуторка резко подъехала вплотную к дирижаблю и из кабины выскочил военный с изломанной недовольством гримасой. Этого было достаточно, чтобы сделать вывод – обстановка накалялась.

Военный стремительно пожал Устиновичу руку, на ходу бросил: «Полковник Авдеев». и не давая времени для ответов, забросал вопросами: – Откуда я буду наблюдать? Там хороший обзор? Когда вылетаем? Десять минут достаточно? Карты со вчерашним облётом у вас есть?

Устинович пытался запомнить поток вопросов со смесью приказов–указаний, усиленных матерными словечками. Понял, что полковник получил хорошую взбучку за вчерашний провал и пытается хоть как–то разрядиться. Устинович молча указал на табурет, напротив столика штурмана, а сам поискал глазами старшего швартовной команды. – Приборы проверим и… в полёт… – вернулся на командирское место.

Помощник командира и мотористы отчеканили о готовности и через двадцать минут дирижабль шёл к намеченным на карте точкам.

– Долго у вас тут всё… – полковник смачно затягивался папиросой и осматривался, привыкал к новой обстановке, – на самолётах проще как–то, но здесь спокойно.

Плотный туман, как и вчера, закрыл землю. Вчера по заданию заместителя командующего Ленинградского военного округа «имитировали налёт авиации противника» на Ленинград. Координаты, на которые необходимо было зайти, получали с земли и эти точки на карте горели красными карандашными крестиками.

– Высота – двести метров, – сообщил штурвальный глубины.

– Держать двести, – Устинович наклонился над штурманским столиком.

Полковник сдвинул палец к крестику на карте.

– Что? И здесь пролетали?

– Да, где помечено красным, там были, – Устинович последовательно потыкал пальцем по пяти крестикам.

Полковник, казалось, про себя рычал. Губы недовольно цокали, но он сдержанно прокомментировал:

– Ни один пост вас не заметил… Так и докладывали руководителю учений: «Никакого налёта не было», а там Тухачевский присутствовал… вот… теперь его личный приказ: «Повторить имитацию налёта!»

– Понятно, сделаем, – штурман деловито скомандовал штурвальному направления: – Азимут норд–норд–вест.

– Подожди, не спеши, тут недалеко мой аэродром, давай и их заодно проверим.

– Вчера мы сюда не залетали, – Устинович следил за пальцем полковника, тыкавшего в карту, – что ж… можно попробовать с подветренной стороны на дрейфе подойти…

– Это с отключенными моторами? – полковник резко повернулся.

– Ага! – Устинович