Читать книгу - "Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов"

Само «властвование» (значит, и публичную княжескую власть) Пресняков считал предпосылкой иммунитета в большей степени, чем землевладение. Это проистекало из невнимания автора к внутренней структуре феодального землевладения, неизбежно порождавшей иммунитет. Пресняков вслед за Павловым-Сильванским и Покровским представлял механизм феодальной экономики в виде простого «соединения крупного землевладения с мелким хозяйством». Это соединение, по словам автора, «вполне соответствовало основам феодального хозяйства, сводившегося, по существу, к сбору доходов с населения, подвластного вотчинной власти»^[426].

Игнорируя, как и Веселовский, проблему монастырского иммунитета, Пресняков не дал универсального объяснения независимости иммунитета от пожалований. Практически он хотел лишь показать, что соединение с землей власти светских вотчинников над несвободными людьми существовало до пожалования и не возникало благодаря пожалованию. Пресняков углубил аргументацию Веселовского, доказывавшего наличие корней иммунитета в рабовладельческой власти. Саму организацию феодального землевладения Пресняков выводил из владения несвободными людьми, дополненного пожалованием привилегий в отношении свободных.

Это весьма условное разделение зависимых людей на «несвободных» и «свободных» было пережитком старого юридического мышления и не соответствовало специфике социальных отношений при феодализме^[427].

Подводя итоги развития ранней советской историографии иммунитета (1917–1927 гг.), следует подчеркнуть в ней тенденции неуклонного отхода от концепции Павлова-Сильванского, видевшего зарождение иммунитета в освобождении боярской усадьбы от уз сельской общины, и переход на точку зрения Покровского, отождествлявшего корни иммунитета с властью «старых родителей» и холоповладельцев. Эта тенденция достигла апогея в работах Веселовского и Преснякова. Одновременно пересматривалась вся дореволюционная теория иммунитета как власти над свободным крестьянством (до конца XVI в.) и утверждалось представление, что в истоках своих иммунитет есть власть над несвободным населением.

Это был путь к иной концепции феодализма, чем та, которая сложилась в трудах Павлова-Сильванского. Вместо схемы политического феодализма возникали очертания теории, ставящей во главу угла экономические, частнособственнические отношения.

Преодоление взглядов Павлова-Сильванского имело свои издержки: к концу изучаемого периода возродилась концепция пожалованного иммунитета. Это объясняется тем, что рабовладельческая теория происхождения иммунитета не давала вполне удовлетворительного истолкования того разделения публичноправовых функций между государством и частными феодалами, которое засвидетельствовано в источниках.

Но если в отношении проблемы происхождения иммунитета возникали разногласия, то вопрос о дальнейшей его судьбе – конечном переходе в крепостное право – решался довольно единодушно.

Таким образом, советская историография феодального иммунитета в России уже в первом десятилетии своего развития сделала заметные шаги в сторону марксизма, хотя она еще не овладела теорией земельной ренты. Влияние ленинизма нашло свое выражение в постепенном отходе от концепции «политического феодализма», от представления об иммунитете как чисто государственной власти сеньора над лично свободными людьми, в распространении мнения о несвободе подвластных иммунисту людей, в понимании классовой природы иммунитета и классовой сущности иммунитетной политики, в углублении тезиса о переходе иммунитета в крепостное право. Вместе с тем в это время в историографии еще вполне ощущался груз старых концепций иммунитета. Неумение связать иммунитет с землевладением при помощи теории феодальной земельной ренты определило преувеличение роли рабовладельческих и патриархальных отношений в появлении иммунитета, возрождение отвергнутого было взгляда на пожалование как источник иммунитета.

В 20-х годах XX в. активная разработка концепций иммунитета не сочеталась с достаточно активной публикацией источников по его истории. Главными достижениями актовой археографии в это время явились два тома «Сборника грамот коллегии экономии», подготовленного к печати учениками А. С. Лаппо-Данилевского по особым правилам, и «Памятники социально-экономической истории Северо-Восточной Руси», изданные под редакцией С. Б. Веселовского и А. И. Яковлева. В первом из этих изданий были опубликованы грамоты, в том числе и жалованные, касавшиеся земель Двинского и Важского уездов^[428]. Во втором издании первую часть, подготовленную С. Б. Веселовским, составили жалованные грамоты XIV–XV вв., выданные Троице-Сергиеву монастырю^[429]. Это была довольно компактная подборка, включавшая в себя практически все известные в то время жалованные грамоты Троице до начала XVI в.

В 20-х годах XX в. усилилось внимание российской историографии к вопросам истории предпринимательства и торговли, что нашло отражение в актовой археографии и источниковедении. В монографии А. А. Введенского о торговом доме Строгановых в XIV–XVII вв. вводились в научный оборот дотоле неизвестные документальные материалы их архива^[430]. П.П. Смирнов опубликовал жалованную грамоту 1648 г. Кадашевской и Хамовной слободам и показал историю создания ее текста^[431].

Первая половина 30-х годов XX в. не отмечена какими-либо значительными публикациями источников или исследованиями по истории иммунитета. Появившиеся в 1934 г. «Замечания» Сталина, Жданова и Кирова на конспект учебника по истории СССР переориентировали советскую историческую науку от социологии к конкретной истории^[432]. Это стимулировало развитие источниковедения и, в том числе, дальнейшее изучение и публикацию жалованных грамот.

В 1936 г. вышла в свет большая статья Б. Н. Тихомирова об иммунитете на Руси^[433]. Автор привлек к исследованию значительное число опубликованных грамот XII–XVI вв. и даже ввел в научный оборот некоторые неизданные жалованные грамоты XV–XVI вв. из фонда «Грамот коллегии экономии»^[434]. Вместе с тем метод изучения источников, которым пользовался Б. Н. Тихомиров, носил ярко выраженный иллюстративный характер. Каждое свое положение автор подкреплял тем или иным количеством примеров, не занимаясь при этом вопросом о происхождении цитируемого источника и его текстологией.