Читать книгу - "Крах «Грозы Вселенной» в Дагестане - Надырпаша Сотавов"

Однако старания великого визиря не дали ожидаемого результата. Отвергая необоснованность притязаний Порты на Дагестан, вице-канцлер отвечал на послание визиря: «Не единоверие и происшедшие случаи, в давних временах и веках, но трактаты разделяют границы, а заключенный между Российской империею и Портою трактат (1724 г. – Н. С.) явственно доказывает, что границы Порты в Персии распространяются не далее Ширвана, и что Порта вступаться в дагистанские народы ни малейшего повода не имеет».[435]

Вступив в дипломатическую схватку с великим визирем, канцлер пытался истолковать статьи Гянджинского трактата в пользу России, не останавливаясь перед угрозой применения силы. Предупредив своего оппонента, что османские притязания на Дагестан будут отражены силой, Остерман заявил: Россия не отказалась от протекции над дагестанскими народами, а уступила Ирану лишь приморскую область, и то с условием, «чтобы оные места и города никогда и в вечные времена ни в какие другие руки, кроме персидских, доставаться во владение не могли… потому что безопасность и существенные интересы Российской империи не допускают отнюдь, чтобы на берегах Каспийского моря могла бы какая-нибудь другая держава, кроме персидской, утвердиться».[436]

Дипломатические демарши канцлера в адрес Стамбула свидетельствовали о стремлении Петербурга не допустить османов на побережье Каспия путем сохранения российско-иранского союзного альянса. Касаясь тактики российской дипломатии в переговорах с османами, английский резидент К. Рондо доносил в Лондон: «Они прямо заявляют, что не потерпят ни поражения Тамаза (Надира. – Н. С.), ни тем более водворения на Каспийском море турок, которые очевидно стремятся достигнуть этой цели путем подчинения дагестанских татар (тюркоязычное население. – Н. С.) своему правительству».[437]

Для соблюдения статуса, установленного Гянджинским договором 1735 г., в Петербурге продумывались конкретные меры, могущие способствовать сохранению влияния России на Кавказе. Вернувшийся из Гянджи барон Шафиров предлагал перехватить инициативу у Порты и путем договоренности с Ираном усилить собственное влияние в Дагестане и Ширване, опираясь на поддержку местных владетелей. Предлагая сформировать для этой цели войска из азербайджанцев и дагестанцев под командованием муганского правителя Али Кули-хана и кергерского наиба Зартали-бека, он подчеркивал: «Також запотребно разсуждается, да б и дагестанских князей Усьмея (Ахмед-хана. – Н. С.) и шамхальского большого сына (Хасбулата. – Н. С.) и других владельцев удовольствовать и впредь милостивыми награждениями да б в тож время туркам в Грузии учинить диверзию».[438]

Шафиров считал крайне важным привлечь на свою сторону ставшего по воле Надира шамхалом Хасбулата, чтобы сохранить влияние на Ширван. «Надлежит новоиспеченного шаф-кала весьма к стороне В. И. В. склонить и объявить подшится, – писал он в докладной императрице, – понеже через него шафкала возможно… и без неприятельского со стороны В. И. В. объявления… Шемаху взять ибо как он, так и Усмей… при моей бытности в Гиляне неоднократно просили от командующего генерала токмо позволения, дабы могли Шемаху взять».[439]

Но запоздалые попытки Петербурга восстановить утраченные позиции в Дагестане и Ширване оказались нереальными. Склонить Порту к отказу от намеченного похода одними дипломатическими мерами России не удалось. В середине мая в дипломатических кругах Стамбула стало известно, что Порта приняла официальное решение отправить в поход крымского хана «со осьмьюдесять тысячами татар».[440]

Это решение турецкого правительства было встречено по-разному в дипломатических кругах Европы. «И все здешние чужестранные министры кроме неприятеля французского и предателя английского посла, – доносил Неплюев 15 мая, – настоящее турецкое послание нам и другим министрам торжественное объявление за манифест, а ханский действительный поход за разрыв мира почитают».[441]Оно привело к нарушению Константинопольского договора 1724 г. и послужило поводом для начала русско-турецкой войны 1735–1739 гг.[442]

Донесение Неплюева поступило в Петербург 14 июня, а на следующий день кабинет министров принял решение о необходимости вооруженного отражения османо-крымской агрессии на Северный Кавказ.[443]Находившемуся в Польше графу Б.-Х. Миниху 23 июня был отправлен указ начать демарш в сторону Крыма, чтобы задержать поход крымского хана. Одновременно находившемуся на Кавказе генералу Левашову дали предписание преградить путь Каплан-Гирею на Кабарду и Дагестан.[444]

Но Левашов не ждал пассивно указаний из Петербурга. В преддверии тревожных событий он заблаговременно принимал меры для сохранения влияния России в регионе. Стремясь удержать местных владетелей на ее стороне, он стал закреплять их подданнические отношения, подписывая соглашения о взаимной поддержке. С начала до середины 1735 г. были приняты присяги на верность России от владетелей и старшин 30 населенных пунктов Дагестана и Чечни, в том числе Салатау, Акуши, Мекеги, Цудахара, Муги, Губдена, Кафыркумуха, Эрпели, Карабудахкента, Бойнака, а также уцмия Кайтага Ахмед-хана. Накануне османо-крымского нашествия в аманатах находилось от Большой Кабарды 11 человек, Малой – 4, Аксая – 1, Эндирея – 4, Чечни – 2. Кроме того, специальным распоряжением В. Я. Левашова дополнительное жалованье стало выдаваться кумыкским владетелям Мехди-беку, Султанмураду, Сурхаю и Алишу Хамзину, брагунским мурзам Мураду и Мудару Кучумовым. Всего от кабардинских и кумыкских князей содержалось аманатами в Кизляре 22 человека.[445]Для пересечения сговора представителей кашкатавской «партии» и протурецки настроенных кумыкских владетелей с крымским ханом аманатами в Астрахань были доставлены сын Арслан-бека Кайтукина-Арслануко и сын Алиша Хамзина – Баммат. С той же целью в качестве аманатов в Кизляре и Астрахани содержались сын Татархана Бековича – Кургоко и сын Батыра Куденетова – Сабу-Гирей.[446]