Читать книгу - "Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс"

отвратительных, чем те, которых они разоряли прежде, и обыграв кого-нибудь, наверное, при дворе или в городе.

Людовик XIII страшно разгневался на королеву, и хотел заточить ее в монастырь. Ришельё по обыкновению выставлял в своих коварных доносах все погрешности королевы, под предлогом уменьшить их, и, отыскав с необыкновенным искусством самое больное место в сердце своего государя, прикладывал к нему раздражающее средство вместо успокоительного.

Анна Австрийская не решилась предстать пред своего разгневанного супруга. Будучи лишена утешений своей фаворитки, она день и ночь плакала в своем пышном уединении в Лувре, куда одна лишь королева-мать осмеливалась приходить утешать ее. Мария Медичи взяла на себя даже успокоить и на сколько можно ревнивое раздражение короля.

Войдя однажды в кабинет, она застала там кардинала. Последний хотел удалиться.

– Останьтесь, сказала она ему: – мне будет приятно, если вы услышите то, что я буду говорить королю, моему сыну.

– Повинуюсь вашему величеству, отвечал министр, положив на стол бархатный мешок с государственными бумагами[19] и снова садясь на стул, без приглашения.

– Я пришла, мой сын, продолжала вдова Генриха IV: – относительно распространившихся слухов о королеве, моей невестке, во время амьенского путешествия.

– Неужели вы решились, матушка, оправдать ее еще раз? воскликнул Король, устремив грозный взор на мать. – Клянусь всеми святыми, подозрения мои не уничтожились, когда вы так старались успокоить их! События оправдали их.

– Неужели вы называете событием, спокойно сказала Мария: – басню, которую старая дура передала кардиналу, чтобы окончательно заслужить его расположение, и отомстить за довольно строгий выговор, который я сделала ей в Амьене?

– Разве ваше величество сказал Ришельё с принужденной улыбкой: – считаете меня таким счастливцем, чтобы я был в нежных отношениях с почтеннейшей графиней Ланной.

– Нет, но в отношениях расчета.

– Скажите же, Бога ради, с какою целью? спросил Ришельё с притворным удивлением.

– Господин кардинал, я не пришла сюда жаловаться на вас.

– Очень рад, ваше величество, сказал министр с очевидной насмешкой: – мне было бы тяжело лишиться вашего доброго расположения.

– Это было бы несправедливо, возразила королева в том же тоне: – ибо известно, что вы заслужили сохранение его. Но довольно об этом. И так я хочу уверить вас, мой сын, продолжала Мария, обращаясь к Людовику ХIII: – что все недоброжелательные догадки, которые могли войти в голову недобрым людям о поступках королевы, неосновательны и ложны.

– Как! воскликнул король: – даже весьма естественный вывод, который можно сделать из приключения в беседке?

– Э! право, государь, если бы вы знали лучше женщин, это именно обстоятельство и должно бы было успокоить вашу слишком горячую тревогу, – женщина собирающаяся пасть не зовет на помощь.

– Не знаю ли я был это крик испуга, или… но кто же поймет женскую природу?

– Те, мой сын, кто, уважая пол, к которому принадлежит их мать, не основываются на слепом предубеждении или на корыстных советах. К чему собственно сводятся обстоятельства, о которых кричат так много? К странным манерам чужеземца, который принимает аудиенцию, стоя на коленях, вместо того, чтобы принять ее сидя, и это в глазах двух свидетелей! Допустим наконец, что действительно герцог Бэкингем чувствует к королеве Анне даже любовь, то неужели из этого можно заключить, что эта государыня оскорбила честь, и неужели должно карать ее за то, что англичанин отдает дань ее прелестям и душевным качествам, в которой вы ей отказываете? Благоразумно ли было бы, чтобы она сказала герцогу: «ненавидьте меня» чтобы понравиться моему мужу. Ах, государь, это чересчур требовать от женщины, которой узы Гименея вы делаете такими холодными, такими тяжелыми.

– Но ее обязанности, матушка, ее обязанности! воскликнул Людовик громовым голосом.

– Кто докажет, кто даст повод только подумать, что она забыла их!

– Ее величество говорит основательно, сказал кардинал: – доказательства нет. Я уже заметил вам, государь по совести, что истинная справедливость основывается только на их свидетельстве. Доказательства, продолжал Ришельё с жаром, обнаруживавшим зловещую надежду: – доказательства только одни неопровержимы. Но, прибавил обманщик умоляющим тоном. – Избави Бог, чтобы царствующая королева видела против себя что-нибудь подобное.

– Довольно, матушка, сказал Людовик мрачно: – я желаю, чтобы вы уведомили королеву, что на этот раз я еще буду снисходительным.

– Снисходительным! За какое преступление, сын мой?

– Э, отвечал король: – не раздражайте меня на предмете, на котором мы никогда не можем согласиться: по-моему уже преступно возбудить мои подозрения. И вы можете прибавить, передавая королеве настоящий разговор, что я ни мало не расположен переменять чувства.

С этими словами король бросился в кабинет и с гневом захлопнул двери.

В тот же вечер многие придворные дамы и кавалеры Анны Австрийской были изгнаны с позором. Конюший Пютанж, высказавший такую осторожность, остановившись у входа в беседку; Лапорт, так верно служивший в поддержке любовной корреспонденции, и докладчик королевы, неизвестно как принимавшей участие в амьенских интригах, осуждены на изгнание из Франции. Таким образом, супруга Людовика XIII лишилась всех оставшихся еще у нее верных служителей.

Не без черной мысли кардинал настаивал на доказательствах во время свидания королевы-матери с Людовиком XIII. Графиня Ланной шепнула ему кое-что о наконечниках аксельбанта королевы, врученных фаворитке для передачи, герцогу. Старая интриганка, казалось ей, хорошо заметила футляр в руках герцогини в минуту отъезда последней, но не была в этом уверена, и обещала его эминенции удостоверение по этому поводу. В то время, как она работала, герцогиня Шеврёз, настоятельно-призываемая в Париж королевой, которая умирала от скуки, – поторопилась оставить Лондон, немного сожалея о тех почестях, удовольствиях, а в особенности о любезностях, которыми осыпали ее в этой столице. Просьбы были столь настойчивы, что преданная фаворитка решилась выехать накануне большого празднества, имевшего совершиться в Уиндзоре в честь принятия мужа ее в число кавалеров ордена Подвязки. Многие может быть не знакомы, с культом этого таинственного торжества, поэтому представим здесь его формулу – еще сохранившиеся следы рыцарских учреждений прежнего времени.

Капитул собрался в зале, обитой голубой материей. Кавалеры были одеты в полной форме, состоявшей из малинового бархатного кафтана, короткого в роде греческой туники, сверх которого была накинута широкая мантия фиолетового бархата. На одной стороне мантии изображался белый щит с красным крестом. На голове был род черного тока, украшенного тремя белыми перьями. Кавалеры ордена Подвязки носили плоские шпаги с крестообразным эфесом. На левой ноге повыше колена была пристегнута подвязка черного бархата, на белых атласных панталонах, на которой алмазными буквами был вышит французский девиз. «Honny soit qui mal y peuse» (Да будет тому стыдно, кто дурно подумает об этом)[20].

Весь этот костюм, принятый великолепным двором, сверкал драгоценными камнями; король, жаловавший его кавалерам,