Читать книгу - "Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс"

Людовик XIII поправился и встал с постели; но испугавшись мысли заболеть серьезно, если поедет дальше провожать английскую королеву, объявил, что намерен возвратиться в Фонтэнебло. Королева мать была извещена об этом с утра пажом и тотчас же пошла к сыну условиться на счет остального перемотала касательно супруги Карла I. При входе Марии Медичи ревнивый монарх, хотя он и был очень далек подозревать все происходившее под рукой, немедленно заявил матери, что увезет с собой Анну Австрийскую.

– Это, отвечала она: – было бы прилично, если бы болезнь ваша продолжалась; но теперь когда вы выздоровели, – будет недостойным уважения к королю Карлу, что вы оставляете здесь его супругу, а тем более хотите увезти королеву, относительно которой, как известно всему государству, вы по обыкновению, не бываете внимательным мужем.

– Клянусь вашему величеству легко говорить об этом; но ведь не могу же я закрыть ушей от доходящих до меня слухов об ухаживании герцога Бэкингема за королевой.

– Право, сын мой, вы увлекаетесь подозрениями, недостойными государя. Нет в вашем государстве самого последнего дворянина, который не удержался бы от этой ревности дурного свойства.

– Как, матушка! Неужели это низко – заботиться о своей чести?

– Чести? Увы, по этому поводу ее заставляют, принимать странное направление.

– Признаюсь, что и в этом самом направлении мы видим ее под странным покровительством. Но ведь, матушка, в свете говорят, а смешное привязывается.

– К человеку одержимому гневом, довольно безумным для того, чтобы поднять гвалт о действительной или мнимой ветрености жены, и который, в своей поспешности избавиться от страха быть обесчещенным, сам себя позорит на самом деле.

– И так, матушка, вы полагаете, что муж должен переносить молча самое кровавое из оскорблений?

– Если сомнения основываются на вымыслах собственной фантазии, то, по-моему, умнее всего даже воздержаться от жалоб, которые дают только повод к смешному.

– Если вам угодно, сказал Людовик несколько грубо: – пусть королева едет с вашим величеством до Амьена; но не могу скрыть… говорю вам громко и откровенно, что я с неудовольствием соглашаюсь на ваше желание: Дай Бог, чтобы я не рисковал в этом.

– Перестаньте, бросьте эти печальные мысли, более достойные старого кастильянца, нежели французского короля, такого, как вы. Я с удовольствием увижу возврат ваш к чувствам более нежным относительно прелестной супруги; но вы успеете пленить ее наверное – не подозрительным обхождением, но лестной внимательностью. Тогда, сын мой, ваши мрачные предчувствия, которые волнуют вас и которые поддерживают сознание ваших собственных несправедливостей относительно королевы, исчезнут на лоне искренней дружбы, и было бы крайне, удивительно, если бы эта перемена не обеспечивалась ее верностью.

– Я монарх, матушка, и не знал, что имею к кому-нибудь обязанности кроме произвола вашего величества. Что такое значили бы короли, если бы были и обязаны, подобно простым людям, подчиняться на троне этим плоскостям, называемым ухаживаньем? Оно уж мне надоело, когда в моих луврских апартаментах я вижу стаи волокит, кружащихся около огня. Все эти пошлости кажутся мне очень низкими, чтобы я вздумал подражать им, и я убежден, что Бог наградит меня за это в другом мире.

– Но не в этом, где вы передадите в руки младшей линии скипетр, который получили от моего славного супруга.

Людовик не отвечал, его брови вдруг нахмурились; самое мрачное выражение разлилось по его лицу, и без того постоянно сердитому. Он поворотился спиной к матери. Мария Медичи пожалела, что в увлечении, за которое упрекала себя, затронула струну, всегда болезненно звучавшую в сердце этого государя, еще более ревновавшего своего брата, нежели королеву.

Людовик принял прощанье Бэкингема с презрительной почти холодностью, но постарался осветить улыбкой свое бледное лицо, когда ему откланивались Карлейль и Голланд. Английский министр был оскорблен этим отличием; он поклялся отомстить французскому монарху. А холодный поцелуй, данный Людовиком Анне, побудил последнюю слить свой гнев с гневом блестящего посланника.

Три королевы в тот же день, прибыли в Амьен, в сопровождении принцев и принцесс крови. Герцог Шон, пикардийский губернатор, предложил высоким путешественникам роскошный пир по случаю рождения сына, восприемниками которого были Бэкингем и царствующая королева. Бал закончил празднество. Анна Австрийская, свободная от ревнивого надзора кардинала, от души предавалась увеселениям этого восхитительного вечера, разделяя, с гордостью, благодаря своим грациозным танцам, всеобщие похвалы, расточаемые Бэкингему, ее неизменному кавалеру. Госпожа Шеврёз видела с удовольствием, что, королева в вихре наслаждений не сохраняла ни малейшего воспоминания о мрачных событиях прошлой ночи, и сама, увлекаясь празднеством, не могла предвидеть ни малейшего облачка.

Блестящий бал прошел с быстротой молнии; казалось он едва начался, как дверь, отворенная в сад, открыла глазам танцующих великолепное августовское, солнце, освещавшее зелень, испещренную, цветами, унизанную перлами росы тихого предрассветного дождика.

Закат этого самого солнца долженствовал быть свидетелем происшествия, которое прогремело через столько веков. Анна Австрийская помещалась в доме, стоявшем на берегу Соммы. Сад, перерезанный по обычаю того времени, аллеями и наполненный беседками, тянулся по берегу. Королева, со своими придворными дамами, прогуливалась в нем между семью и восьмью часами вечера; воздух был зноен; все заботливо искали прохладной тени. Герцог Бэкингем вел королеву; госпожа Шеврёз с лордом Голландом шли в некотором расстоянии; конюший Анны, кавалер Пютанж, следовал немного ближе за ее величеством; остальные рассыпались по саду. Вдруг и в то время, когда значительно потемнело, Анна Австрийская с английским вельможей исчезли…

Как бы то ни было, на другой день Бэкингем заговорил об отъезде в Булонь, не смотря на препятствие, именно на болезнь королевы-матери, которая слегла в постель по поводу сильной лихорадки. До сих пор Генриетта Французская должна была сдерживать весьма законное желание познакомиться со своим супругом иначе, чем с помощью предписанного посредничества посланника. Может быть не без некоторого удовольствия она узнала, что не совсем чистая любовь пылкого ее провожатого давала ей возможность окончить этот продолжительный супружеский новициат. Английский вельможа не имел недостатка в причинах, могущих оправдать его отъезд: мятеж в Лондоне возобновлялся, в Уиндзорском кабинете накапливались дела; некоторые державы грозили Англии разрывом; наконец Карл I, нежность которого к молодой супруге смирялась в течение долгого месяца, начинал обнаруживать нетерпение. Все это казалось королеве-матери более вероятным, нежели доказанным.

Здесь обязанность историка становится строгой: необходимо сказать, что Мария Медичи, давно знавшая о страсти английского министра и, смотря несогласно с Людовиком XIII на последствия; какие могли произойти от этого, ощутила живейшую досаду при виде поспешности, с которой удалялся Бэкингем. Не трудно соображениями высшей политики объяснить эту чрезмерную снисходительность итальянской принцессы, и эти высокие интересы прикрывают много безнравственности. Мария