Читать книгу - "Загадочная Шмыга - Лада Акимова"

— Ну что? — она слегка пнула своего Лефевра. — Что сказал император?

— Что сказал император? — партнер ничего не может понять.

— Ну да. Что ТЕБЕ сказал император?

— А… — наконец-то включился Барынин. — Император сказал, что не будет ни военного суда, ни суда вообще.

И дальше все пошло так, как и было написано авторами. Ее счастье, что она не слышала первоначальных реплик, иначе раскололась бы первой — такая уж она смешливая — и пришлось бы давать занавес. А так каждый из них, отыграв свою сцену, отходил вглубь и хохотал, что называется «без звука» — лишь самые внимательные зрители могли обратить внимание на содрогающиеся плечи актеров. Хорошо, что они не видели музыкантов — у них от смеха тряслись не только плечи, но и руки, как они вообще смогли играть, она так и не поняла. На поклонах все хохотали в открытую: и зрители, и актеры. Они долго не могли уйти за кулисы — овация длилась несколько минут и публика никак не хотела их отпускать.

…На репетицию дуэта Сильвы и Эдвина у них был всего один день.

— Благодарю вас, графиня, за честь, которую вы оказали мне своим присутствием…

Как только он это произнес, она интуитивно поняла, что все у них получится.

— Дима, — сказала она на следующий день перед выходом, — я очень тебя прошу — пой чуть тише, а то меня «забьешь».

— Вас? Как можно, Татьяна Ивановна…

Он прекрасно понимал, что она волнуется. Как знал и то, что, несмотря ни на что, по-прежнему считает свой голос не таким уж сильным. Понимал он и другое — есть в зале несколько человек, которые специально пришли посмотреть на провал Шмыги — Шумейко. Что ж, не дождутся!

В один из дней декабря 2010 года, уже будучи в палате Боткинской больницы, она услышит его голос в телефонной трубке. Он позвонит, чтобы поздравить ее с днем рождения и наступающим Новым, 2011 годом.

— Мы еще встретимся, Татьяна Ивановна!

— Да, Дима, да!

А что еще она могла ему ответить…

Если бы были на свете волшебники, единственное, что она попросила бы, это сделать так, чтобы в ее жизни не было ни этого чудовищного диагноза, ни последних операций — уж сколько их она перенесла за свою жизнь…

Однажды в детстве, тяжело заболев, она получила осложнение на сердце. Лежала на кровати и даже пошевельнуться не могла. Не было сил. Неизвестно, как бы дальше сложилась ее судьба и смогла бы она вообще встать на ноги, если бы не их семейный доктор, которая на протяжении трех месяцев лечила ее кагором и шоколадом. У них с братом и так слабые сердечки были, этим они пошли в маму, а тут еще такое осложнение. Только выкарабкалась из этой болячки, снова заболела — на сей раз дифтеритом. И опять ее спасла Надежда Яковлевна Сендульская — их ангел-хранитель, семейный доктор. Благодаря ей маленькую девочку не отправили в больницу — оттуда она бы точно не вышла. Ее отвезли к маминой крестной в Черкизово — тогда это был пригород Москвы, и Надежда Яковлевна регулярно приезжала к ней. Однажды пришла глубокой ночью, и вовремя — она уже начинала задыхаться, а врач, которого вызвала мамина крестная, все не приезжал. Так интуиция семейного доктора вновь спасла маленькой девочке жизнь.

Неудачная операция по удалению аппендицита и, как следствие, — перитонит. Два месяца в больнице, первые две недели из которых врачи ничего не могли сказать ее родителям — она балансировала между жизнью и смертью.

На пике ее популярности в театре по Москве пронесся слух: «Шмыга слепнет!» У нее начались проблемы с глазами — резко упало зрение и, готовя новую роль, она вплоть до генеральной репетиции была на сцене в очках. На ощупь же, как про нее говорили, на сцену она, конечно, не выходила, но некоторые очертания были размыты. Спасало ее только то, что она прекрасно знала сцену и великолепно на ней ориентировалась. В течение нескольких лет она перенесла не одну операцию на глазах. Кудесникам врачам на время удалось вернуть ей зрение до единицы.

Было достаточно операций. Даже, может, и многовато для одного человека. Хотя одну из них она сама себе устроила. Решила убрать морщинки, и мимические — в первую очередь. Она же постоянно хохочет, а их от этого только больше становится.

Врач, который оперировал не одну актрису советского театра и кинематографа, к тому времени переехал в Свердловск. Она его разыскала и отправилась на операцию. Она ему верила, потому что знала — одну из актрис, которая к нему пришла уже не в первый раз, он отказался оперировать, мотивировав свой отказ тем, что «больше уже нельзя, потому что может быть хуже».

Он и ее вначале попытался отговорить — мол, зачем вам это надо, нет у вас таких уж морщин, от которых настало время избавляться, а те, которые есть, придают лицу свой шарм и пикантность. Но женщина есть женщина — если уж что задумала, отговорить ее от этого практически невозможно. На всякий случай врач предупредил:

— Татьяна Ивановна! Уберу только морщинки, больше ничего делать не буду и не просите. И к другим не советую обращаться. У вас лицо молодой, а не вашего возраста, уж простите меня за прямоту, женщины. Так что не будем гневить Всевышнего. Обещаете?

Обещания своего она не нарушила. Действительно, зачем что-то исправлять, если нет на то необходимости.

Операций, болезней и диагнозов ей и так хватало.

За последний год они сыпались из уст врачей как из рога изобилия, и все трудновыговариваемые. Обследуют в одной больнице — отпустят домой, потом снова больница — уже другая. Одна операция, другая… Наркоз, которого она боялась больше всего. Вместе с ним внутри разливалось нечто вязкое, мутное, липкое, постепенно затягивающее ее в ту самую воронку, из которой она уже не могла выбраться сама. Глубоко вдыхала, выдыхала, а вот резко в сторону уже не получалось. Она лежала на операционном столе и, точно так же как и находящиеся рядом врачи, переговаривающиеся шепотом, ждала, когда же наконец сознание подчинится наркозу. И в этот момент ей хотелось лишь одного: чтобы эти адские боли, измучившие ее организм, закончились.

Ей становилось то лучше, то хуже. Она сама понимала, что с ней что-то не то. А вот что именно? Ясно одно: беда с сосудами. И с кровью. Хотя врачи говорят, что как раз с последним люди живут. Это молодые уходят быстро. «А в вашем возрасте…» — донеслось до нее однажды… Ох, шутники эти врачи. Сами-то хоть знают, от чего лечат?

Вспомнилось, как однажды очень рассердилась на них за то, что прервали такой волшебный сон: она не бежала — нет, она парила над полем, ее ноги, которые сводили с ума миллионы зрителей, едва касались изумрудной травы. Она в детстве так же бегала по огромному коридору коммунальной квартиры — на пальчиках.

— Татка! — неслось с разных сторон. Голоса были звонкими, чистыми, они заполняли собой все пространство над землей. Эти голоса она узнала бы из тысячи других — мама, папа, любимый братик.

Папа в последние годы жизни узнавал уже только ее. Она испугалась за маму: ей нельзя быстро ходить — ведь у нее больное сердце. Испугалась и почти было споткнулась — сколько раз так было и на сцене, и в жизни.