Читать книгу - "Загадочная Шмыга - Лада Акимова"

В квартире на улице Горького, которую ей дали от театра, они прожили пять лет. Она располагалась на так называемом высоком первом этаже. Причем была настолько маленькая, что они с трудом помещались там вдвоем, Кремер не мог дома работать, потому что некуда было поставить письменный стол.

Будучи уже несколько лет народной артисткой СССР — первой и единственной среди актрис, работающих в оперетте, она не могла улучшить свои жилищные условия. Вспомнилось трогательное поздравление с присвоением ей этого звания от другого народного артиста СССР, работающего в этом жанре, — Михаила Водяного. Он получил его в 1976 году, она — двумя годами позже. И вот когда был опубликован указ о присвоении ей этого звания, она получила телеграмму. «Танечка! Поздравляю! Нас теперь двое!» — написал ей Михаил Григорьевич.

Но звание, увы, мало что давало. А просить она не умела. За себя, во всяком случае, вот за других — это пожалуйста. За себя же всегда стеснялась.

И она отправилась просить за собственного мужа. Он — член Союза композиторов, а в те времена композиторам полагались лишние квадратные метры, которые государство выделяло под мастерские.

Записалась на прием к первому секретарю Московского горкома партии и через несколько дней уже входила в кабинет к Гришину.

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна! — Он поднялся ей навстречу.

— Здравствуйте, Виктор Васильевич! — с улыбкой ответила беспартийная народная артистка.

Уж как ее только не пытались заманить в члены КПСС, она умудрялась находить тысячи причин, чтобы остаться беспартийной. На нее давили в театре, угрожали, что не получит новых ролей, пытались препятствовать выезду на гастроли за рубеж. Но она не из тех, кого можно было запугать.

Не дадут новых ролей — ничего, это она уже проходила — в самом расцвете творческих сил на протяжении семи лет выходила на сцену в старом репертуаре, а для новых ролей ее «законсервировал» тогдашний главный режиссер. Они принципиально разошлись во взглядах на вопрос, который к творчеству не имел ни малейшего отношения.

— Вы не имеете никакого морального права вообще со мной разговаривать! — Когда возникала необходимость, она достаточно жестко умела ставить людей на место. Про нее в театре говорили, что «если бы можно было испепелить взглядом, Шмыга это бы сделала». Да, она умела сказать, а иногда так сверкнуть глазами из-под стекол очков, что человек все сразу понимал. При этом она не опускалась до унижения. И себя унизить не позволяла. Никогда и никому.

Размолвка длилась несколько лет, но, несмотря на внутренние разногласия, искусство было превыше всего. Он хотел поставить для нее оперетту по фильму «Весна», в котором блистала Любовь Петровна Орлова.

На худсовете его либретто раскритиковали в пух и прах. Поддержала она одна.

— Мне очень понравилась пьеса, и я бы с удовольствием сыграла.

Постановку не удалось осуществить. К тому времени разногласия главного режиссера и труппы достигли своего апогея, и он вынужден был уйти из театра.

А окончательное их примирение произошло на вечере памяти Владимира Канделаки в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Он начал рассказывать о Канделаки, а потом сказал, что лично он имя Владимира Аркадьевича связывает с ней. И так сказал о ней, что она не выдержала, встала и поцеловала его.

— Что привело вас ко мне? — Из раздумий ее вывел голос первого секретаря Московского горкома.

— Виктор Васильевич, я пришла просить квартиру своему мужу. Он — композитор, но совершенно лишен нормальной возможности работать дома. Я уже не говорю об отдельном рабочем кабинете, но у нас даже нет места, чтобы хоть где-то притулить письменный стол. А сочинять музыку «на коленке» конечно же возможно, но это весьма непродуктивно. — Она смущенно улыбнулась. — Да и я отвлекаю его от творчества своими занятиями. Я ведь тоже должна дома заниматься.

— А как фамилия вашего мужа?

— Кремер. Анатолий Львович Кремер. Он — главный дирижер Театра сатиры, руководитель оркестра легкой музыки МГУ Молодежи надо помогать! — Что-что, а чувства юмора ей было не занимать.

— И молодоженам тоже. — Гришин хитро прищурился. Конечно же он и про нее, и про Кремера все и давным-давно уже знал.

— Толюня! — Это уже дома за ужином. — Он так тебя хвалил, вспоминал твои гастроли с коллективом в Германии.

— Да? — «удивился» Кремер. — Ну что ж, у каждого антисемита есть свой любимый еврей.

От смеха она уронила голову на руки, слезы текли по щекам.

— Танюля, — не дав ей отсмеяться, вкрадчиво произнес муж, — а твоим творчеством он разве не восхищался? Все лавры достались «бедному еврею»?

На следующий же день ей позвонили из Моссовета и пригласили прийти.

— Татьяна Ивановна, — сказал начальник жилищного отдела, — есть квартира, но мой вам совет — не берите ее, дом весь на стяжках. Потерпите еще чуть-чуть.

— Ну не могу я больше так жить! — В ее голосе было столько отчаяния.

Через десять дней ей дали смотровой ордер. Они с мужем пришли посмотреть на свое будущее «гнездышко». Увидели длинный коридор от входной двери до ванной. С правой стороны — три небольшие двери.

— Какой ужас! — сказали они в один голос… И через какое-то время уже делали ремонт в этой квартире.

В итоге получился прекрасный холл, большая и уютная гостиная, куда она наконец-то смогла поставить большой овальный стол.

— Тань, — услышит она однажды, — может, завтракать— то все-таки будем на кухне? Нас всего двое. И зачем бегать туда-обратно с тарелками, чашками, когда на кухне все под рукой?

— Нет уж, — достаточно жестко прервала она его. — Хватит. Я в своей жизни насиделась на кухнях. Дома завтракаем, обедаем и ужинам в гостиной. Во всяком случае я буду есть только там, а ты как хочешь.

— Что я, дурак, что ли? — «обиделся» Кремер. — Я тоже люблю сидеть за красиво накрытым столом.

С тех пор так и повелось: завтраки, обеды, ужины всегда проходили в гостиной. Даже если они были дома только вдвоем.

Ее многие не понимали. Зачем она после репетиции бежит домой, чтобы через некоторое время вновь вернуться в театр на спектакль?

— Кремера кормить! — смеясь, отвечала она.

— Он что, сам не сможет себе еду разогреть? Да вы его избаловали, Татьяна Ивановна!

— Ну, во-первых, он мне таким избалованным в наследство достался. А во-вторых, ему приятно, когда я накрываю на стол и подаю ему еду. А мне приятно, что приятно ему.

Она не лукавила и не кокетничала. Она прекрасно знала, что муж любит еду, приготовленную ею, и никакой даже самый изысканный ресторан не променяет на «трактир на улице Станиславского». Кто-то из друзей так однажды назвал их квартиру. Она любила готовить. И умела это делать. Потом, когда улицу Станиславского вновь переименовали в Леонтьевский переулок, их квартира стала называться «трактир на Леонтьевском».