Читать книгу - "Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников"

– А за то, что всю московскую казну на себя потратил и полякам-родичам раздал, наплевав на народ.

– А за то, что чинил насилие над московскими девицами и бабами.

Для стрельцов, онемевших от всего происходящего, страшны были не обвинения еретика-самозванца, а угрозы уничтожения их семейств, проживающих в Стрелецкой слободе. Они вынуждены были вступить в переговоры с мятежниками, напавшими на царя, при одном условии. Дескать, пусть царица Мария, она же инокиня Марфа, скажет без обиняков, кто он ей. Если это ее единственный сын, то мы нашего царя будем защищать и, если надо, все как один помрем за него. В противном же случае Бог в нем волен. Пусть так и будет.

В ожидании ответа царицы заговорщики воспользовались сомнениями стрельцов.

Они с ругательствами и рукоприкладством спрашивали Лжедмитрия:

– Кто ты? Кто твой отец? Откуда ты родом, еретик?

Лжедмитрий видел, что его толкают, дергают, рвут на нем одежду, превращая ее в рубище, но не убивают, потому что ждут последнего, решающего слова инокини Марфы.

И тогда он решился сказать главное о себе:

– Клянусь Господом, я настоящий сын царя Ивана Грозного, природного царя, значит, и сам таков же. Выведите меня на Лобное место, я во всем объяснюсь, сниму все недомолвки. После этого уже никто никогда не посмеет усомниться в моем происхождении.

Самозванец уже решился сказать о своей матери, литовской дворянке из великокняжеского рода Гедиминовичей, которая рано умерла. Она понесла его от связи с царем Иваном Васильевичем Грозным, самым настоящим Рюриковичем. Но Лжедмитрий все же решил, что стрельцы донесут его до Лобного места, не дадут в обиду. Ведь он ничего плохого им не сделал, как и всему московскому народу. Разве что девок много испортил вместе с Мосальским и похотливым трусом Молчановым. Авось все обойдется, как-то выправится назло Шуйским и Голицыным.

Но тут появился князь Иван Васильевич Голицын и с недоброй улыбкой объявил, что он вместе с другими людьми, надежными свидетелями, только что был у вдовой царицы Марии Нагой. Она сказала, что настоящий ее сын, истинный царевич Дмитрий, погиб в Угличе, а на престоле теперь сидит совсем другой человек.

Голицын поднял руку, привлекая внимание, повысил голос и продолжил:

– Царица сказала, что в Тайнинском ей велено было держать язык за зубами. Якобы в жилах нашего самодержца течет кровь Ивана Грозного, только родила его не она, Мария Нагая, а другая женщина, литовская дворянка.

– Это правда, – воскликнул Лжедмитрий. – Несите меня на Лобное место, я все объясню народу…

– Правда в том состоит, что ты самозванец, – перебил его князь Иван Голицын. – Мария Нагая не мать тебе.

– Я сын царя Ивана Грозного, – заявил Лжедмитрий. – Природный государь, Рюрикович и Гедиминович.

– Для всех сейчас важнее, что Марфа Нагая не твоя мать и что царевич Дмитрий погиб восемь лет назад, зарезался в приступе падучей немочи, играя в ножички, – выдал Голицын. – Ты плут и обманщик!

Эти громкие слова разнеслись по толпе и округе. Кругами по воде пошли разговоры о том, что Лжедмитрий сам признался в своем самозванстве. Мол, все Нагие подтверждают слова инокини Марфы.

От бояр и князей в народ полетел призыв: – Бей еретика!

– Руби самозванца!

Из толпы, онемевшей от ужаса, тут же выскочил здоровенный боярский сын Григорий Валуев.

– Что толковать с еретиком? Вот я благословлю польского свистуна! – выкрикнул он и выстрелил в самозванца.

Нашлось много охотников, которые рубили и кололи безжизненное тело. Потом мятежники бросили его на труп боярина Басманова.

– Ты любил его живого, так не расставайся с ним и мертвым, – сказал кто-то.

Затем бунтовщики веревками поволокли раздетые голые трупы Лжедмитрия и Басманова через Спасские ворота на Красную площадь.

Поравнявшись с Воскресенским монастырем, они остановились, и кто-то из них еще раз спросил у инокини Марфы:

– Твой ли это сын?

Та с достоинством царицы, седьмой жены Ивана Грозного, отвечала:

– Было б меня спрашивать, когда он был жив; а теперь, как вы убили его, уже он не мой.

Шуйским и Голицыным не понравился такой ответ. Знамо дело, мертвый человек не может быть ее сыном. Они потребовали объясниться, открыть, что же ей сказал Лжедмитрий в разговоре с глазу на глаз, состоявшемся в Тайнинском.

Инокиня Марфа плакала и каялась в том, что страха ради отреклась от сына, царевича, погибшего в Угличе, признала его в самозванце.

– Это мы без тебя и твоих измышлений знаем! – воскликнул Василий Шуйский. – Что он тебе говорил о своем происхождении от Ивана Грозного?

– Это правда. Он настоящий сын царя Ивана.

– Откуда тебе известно это?

– Объясняя, что в его жилах течет кровь царя Ивана, он показал мне три родинки на лобке и спине. Точно такие же были у его отца. Много еще чего рассказал, чтобы я поверила в царскую кровь московских Рюриковичей, текущую в его жилах.

– В моих жилах тоже течет кровь великих князей и государей Рюриковичей, – сказал Шуйский надменным тоном, не обещающим ничего хорошего обманщице, вдовой царице.

– Но не кровь царя Ивана Грозного, – дерзко, без всякого страха сказала Марфа, кивнула в сторону, куда бунтовщики отнесли труп Лжедмитрия, и продолжила: – Он не сомневался в том, что имел право на царство, ибо являлся природным государем, сыном Ивана Грозного, и готов был служить нашему народу и Русской земле. Сам так и сказал. Нет никакой беды в том, что его родила от царя Ивана не я, а другая женщина. Ведь талантами его Бог не обидел. Он мог бы сделать гораздо больше.

– Но он обманщик и еретик, с чернокнижниками дружбу водил. Если хочешь жить, то об этом тебе придется забыть и держать свой рот на замке, – строго пригрозил инокине Марфе Василий Шуйский. – Ни слова никому о происхождении Лжедмитрия!

При этом он мрачно подумал о том, что его царствование тоже не будет застраховано от появления новых самозванцев, и, разумеется, не ошибся. Так оно и вышло.

Глава 6

Марина Мнишек, брошенная своим царственным супругом, металась по дворцу до тех пор, пока не нашла пристанище и укрытие в комнате одной из своих фрейлин. Потом по Москве ходило великое множество слухов о ее спасении. Люди поговаривали, что невысокая и худенькая царица спряталась под широченной юбкой своей толстой гофмейстерины. Та якобы вывела ее из дворца. Она была в простой одежде, смешалась с московским народом, так и дошла до польского подворья.

Однако были и другие слухи. Когда в помещение фрейлин ворвались мятежники, их пытался защитить молодой паж царицы Ян Осмульский, вооруженный