Читать книгу - "Касты. Истоки неравенства в XXI веке - Изабель Уилкерсон"

Тем временем мальчик, живущий в девяноста милях к югу, в Сельме, наблюдал, как белые люди, совершенно незнакомые люди, даже дети, называли его мать и бабушку по имени. Да, они имели наглость обращаться к его матери «Пирли!», а не «миссис Хейл», несмотря на свою прямую осанку и аккуратные костюмчики для воскресной школы. Гарольд Хейл возненавидел надменность, с которой эти дети ставили себя выше его замечательной мамы и бабушки, и, что еще хуже, знал, что ничего не может с этим поделать.

В начале 1965 года в город приехал доктор Мартин Лютер Кинг-младший. Прошло сто лет после окончания Гражданской войны, а подчиненной касте все еще не разрешалось голосовать, несмотря на то что Пятнадцатая поправка предоставляла это право. Гарольд Хейл записался на марш, который планировал доктор Кинг, протяженностью от Сельмы до Монтгомери.

Мост Эдмунда Петтуса, по которому им необходимо было пройти, чтобы начать шествие, находился в нескольких кварталах от дома Хейла. Когда он и шестьсот других участников марша подошли к подножию моста, колонна конных полицейских преградила им путь. Кавалеристы теснили протестующих. По словам писателя Джорджа Б. Леонарда, который с ужасом наблюдал за происходящим со своего черно-белого телевизора, людей травили газом, били и топтали, «направляли лошадей так, что копыта били в воздух над спинами упавших»^[62]. «Эй-би-си Ньюз» прервали трансляцию «Нюрнбергского приговора», фильма о нацистских военных преступлениях, чтобы показать, пусть и в плохом качестве, кадры из Сельмы, где один кошмар сливался с другим.

Хейл, подросток, был далеко от эпицентра столкновения и физически не пострадал. Но теперь ему хотелось знать, сколько времени должно было пройти, чтобы начались перемены. Он тут же решил, что если и сможет сделать в жизни что-то одно, то это заставить господствующую касту относиться с уважением к его потомкам. Он решил, что выразит протест против системы, назвав свою первую дочь «мисс», как бы долго ему ни пришлось ждать такого счастья. Таким образом, он не оставит представителям доминирующей касты выбора, кроме как обращаться к ней по титулу, в котором отказывали его предкам по женской линии. «Мисс» было бы ее именем. Когда родилась его первая дочь, его жена Линда одобрила этот план.

Однажды летним вечером Мисс сидела напротив меня за обеденным столом, покрытым кружевной скатертью. Домашнюю лазанью и клубничный пирог уже убрали после окончания трапезы. Ее дети и муж были заняты своими делами, а она рассказывала о своей жизни на севере и на юге, о том, как мечты ее отца поднимают кастовый вопрос в тех уголках мира, куда она приезжает выступать.

Между нами на столе стояла сахарница из белого фарфора. Мисс провела рукой по ее ободку. «Я считаю, что белые люди благодушны ко мне, – сказала она, – пока я остаюсь на своем месте. Пока я остаюсь в «сосуде, что возвели для нас».

Она постучала по стенке сахарницы мягкими настойчивыми ударами.

– Как только я выбираюсь из сосуда, – сказала она, поднимая крышку с емкости, – то становлюсь проблемой.

Она поднесла крышку к свету, а затем вернула ее на место.

Когда она была маленькой девочкой, ее семья переехала в небольшой городок в Восточном Техасе. Они были единственной черной семьей в своем квартале. Ее отец находил удовольствие в поддержании чистоты переднего двора и ухаживал за ним в нерабочее время. Он всю ночь менял растения на клумбах, чтобы утром люди с удивлением и радостью наблюдали вид преображенного двора. Однажды белый человек, который жил по соседству, увидел, как ее отец косит лужайку. Мужчина сказал ее отцу, что тот отлично справляется с работой, и спросил, сколько он берет за работу на участке.

– О, я не беру оплаты деньгами, – ответил Гарольд Хейл. – Я просто сплю с хозяйкой дома.

Он улыбнулся мужчине: «Я здесь живу».

Как только эта новость разнеслась по округе, люди взяли бейсбольные биты и снесли почтовый ящик перед тщательно ухоженным садом Хейлов. Поэтому следующий почтовый ящик Гарольд Хейл установил в бетонном фундаменте. Однажды кто-то из проезжающих мимо попытался снова снести его из окна машины на полном ходу, и, когда это случилось, семья услышала крик снаружи. «Человек повредил руку, пытаясь сбить битой новый почтовый ящик, – сказала Мисс. – Но из-за бетона ящик устоял и вернул импульс удара в руку». После этого люди оставили почтовый ящик в покое.

Местные средние школы допустили совместное обучение представителей двух каст в 1970-х годах, еще до приезда семьи. Когда она была в десятом классе, она и ее друзья неожиданно увлеклись переносными рациями, которые они могли использовать на переменах между уроками. Еще до эпохи мобильных телефонов эти рации позволяли держать связь ребятам, в том числе ее друзьям, которые собирались у ее шкафчика во время перерыва. Однажды директор вызвал ее к себе в кабинет – он с подозрением относился к этой активности и хотел знать, почему вокруг ее шкафчика происходило столпотворение. Она показала ему устройство.

Он спросил, как ее зовут.

– Мисс Хейл, – сказала она.

– А по имени?

– Мисс.

– Я спросил, имя у тебя какое?

– Мое имя – Мисс.

– У меня нет времени на эти глупости. Назови свое настоящее имя!

Она повторила имя, данное ей отцом. Директора это смутило – он попросил достать ее личное дело. Данные личного дела подтвердили ее имя.

«Хейл. Хейл», – повторил он про себя, пытаясь выяснить причину нарушения протокола. В небольших южных городках белые люди знали или могли предположить личность всех черных, большинство из которых так или иначе зависели бы от господствующей касты в плане своего дохода или выживания. Он пытался понять, у какой черной семьи хватило наглости назвать свою дочь Мисс, зная, что это поставит белых людей в затруднительное положение.

– Хейл. Не знаю никаких Хейлов, – заключил он. – Ты нездешняя. Откуда приехал твой отец?

– Из Алабамы.

– На кого он работает?

Она сказала название компании, чей офис был расположен в Техасе. Она также сказала, что эта компания входит в список 500 самых успешных компаний мира. Родители научили ее так говорить – в надежде защитить от проблем в социуме.

– Я знал, что вы не местные, – сказал директор. – Знаешь, как я это понял?

Она покачала головой, в нетерпении ожидая, когда ей позволят идти.

– Ты смотрела мне в глаза во время разговора, – сказал он об этой бреши в касте. – У цветных людей здесь так не принято.

Наконец ее отпустили, и, вернувшись домой, она изложила отцу события прошедшего дня. Он двадцать лет ждал этого момента.

– Что он сказал? А ты что сказала? И как он ответил?

Он едва мог держать себя в руках. Его план работал.

Он повторял ей снова и снова, что она должна жить в соответствии с именем, которое ей дали. «Они должны понять, что у них нет исключительных прав на человечность, – сказал он ей. – Или женственность. Не только они могут быть цельными, достойными восхищения, благородными, почтенными представительницами своего вида. Они – не монополисты в этих делах».