Читать книгу - "Касты. Истоки неравенства в XXI веке - Изабель Уилкерсон"

* * *

Потребуется гражданская война, гибель трех четвертей миллиона солдат и мирных жителей, убийство президента Авраама Линкольна и принятие Тринадцатой поправки, чтобы покончить с институтом рабства в Соединенных Штатах Америки^[53]. В течение короткого промежутка времени, двенадцати лет, известных как Реконструкция, Север стремился перестроить Юг и помочь четырем миллионам получившим свободу человек. Но в 1877 году федеральное правительство по политическим соображениям оставило тех, кто принадлежал к подчиненной касте, в руках тех самых людей, которые поработили их.

И тогда, сохранив в сердце досаду за поражение в той войне, представители доминирующей касты излили всю свою злобу на касту подчиненную – началась новая волна пыток и насилия, призванная восстановить пошатнувшуюся было кастовую систему.

Доминирующая каста создала паутину законопроектов, в хитросплетениях которой можно было удержать недавно освобожденных людей на нижней ступеньке, в то время как новая популярная псевдонаука, называемая евгеникой, должна была подобный подход оправдать. Люди с нижних ступеней могли быть безнаказанно избиты или убиты за любое нарушение кастовой системы, например за то, что они недостаточно быстро сошли с тротуара или пытались использовать право голоса.

Колонисты принимали решения, в которых задолго до прибытия предков большинства людей, которые теперь идентифицируют себя как американцы, и родилась кастовая система. Доминирующая каста контролировала все ресурсы, определяла, достоин ли черный человек есть, спать, размножаться или жить. Колонисты создали касту людей, которых по определению считали неполноценными – потому что было незаконно учить их чтению или письму; ленивыми – чтобы оправдать постоянные порки; аморальными – чтобы оправдать изнасилование и принудительное размножение; преступниками – потому что обозначили естественное человеческое побуждение защитить себя или вырваться на свободу при похищениях, порках или пытках преступлением в случае, если побуждение это исходило от человека с черной кожей.

Таким образом, каждый новый иммигрант – а именно они стали предками большинства современных американцев – обретал свое место в ранее созданной иерархии, биполярной по конструкции, возникшей из рабства и расположившей на противоположных концах людей с кожей темных и светлых оттенков. Каждый новый иммигрант должен был выяснить, как и где позиционировать себя в иерархии новой родины. Угнетенные люди со всего мира, особенно из Европы, пройдя через таможенный пункт на острове Эллис, отказывались от своего старого «я» и часто – от своих старых имен, чтобы приобщиться к могущественному доминирующему большинству.

Где-то на этом пути европейцы становились тем, кем они никогда не были и не могли быть в своем отечестве. Они прошли путь от чехов, венгров или поляков до белых – политическое обозначение, которое имеет значение только тогда, когда противопоставляется чему-то не белому. Они станут частью нового образования, общей категории для всех выходцев из Европы в Новом Свете. По словам исследователя иммиграции и права Яна Хейни Лопеса, немцы получили признание как часть доминирующей касты в 1840-х годах, ирландцы в 1850—1880-х годах, а восточные и южные европейцы – в начале двадцатого века. Став американцами, они стали белыми.

«На своей родине, в Ирландии ли или Италии, – писал Лопес, – какими бы социальными или расовыми идентичностями ни обладали эти люди, принадлежность к белым не относилась к их числу»^[54].

Сербы и албанцы, шведы и русские, турки и болгары, которые могли воевать друг с другом еще в своих родных странах, объединились здесь не на основе общей этнической культуры, языка, веры или национального происхождения, а исключительно на основе внешнего вида, что усилило положение доминирующей касты в новой иерархии.

«Никто из них не считался белым, пока не попадал в Америку»^[55], – сказал как-то Джеймс Болдуин.

Географическое происхождение стало их пропуском к господствующей касте. «Опыт европейских иммигрантов в решающей степени сформировался после того, как они оказались в условиях, в которых европейскость – то есть белизна – была одним из важнейших достояний, на которые можно было претендовать, – писал историк Йельского университета Мэтью Фрай Якобсон. – Благополучие на обетованной земле им обеспечила собственная белизна, а не какое-то особое великодушие Нового Света»^[56].

Чтобы получить признание, каждый новый приток иммигрантов должен был присоединиться к негласному, молчаливому договору о сепарации и дистанцировании от закрепившейся низшей касты. Стать белым означало определиться как полная противоположность черным. Чтобы определить свой новый статус, иммигранты наблюдали за отношением окружающих к низшей касте. Потом они могли имитировать, а то и доводить до абсолюта выказываемое черным презрение и пренебрежение, лишь бы доказать, что достойны принятия в доминирующую касту.

Пусть до прибытия в Америку они занимали нейтральную позицию по этому вопросу – теперь им необходимо было выбрать конкретную сторону, чтобы выжить на новой родине. Здесь они должны были научиться быть белыми. Таким образом, ирландские иммигранты, которые по прибытии не имели ничего против людей какой бы то ни было группы и просто бежали от голода и преследований со стороны британцев, были противопоставлены чернокожим жителям, когда их призвали вести войну за рабство, от которого им не было никакой выгоды и к насаждению которого они были непричастны.

Не имея возможности отплатить белой элите, тем, кто отправлял их на войну и запрещал вербоваться черным мужчинам, ирландские иммигранты обернули свой гнев и разочарование против козлов отпущения, которые, как они теперь знали, стояли ниже них в американской социальной иерархии. Во время бунтов в Нью-Йорке из-за призыва 1863 года они вешали чернокожих людей на фонарных столбах и сжигали дотла все, что было связано с чернокожими – дома, предприятия, церкви, приют для чернокожих сирот^[57]. Этот инцидент стал крупнейшим расовым беспорядком в истории Америки. Столетие спустя, уже на памяти ныне живущих, около четырех тысяч итальянских и польских иммигрантов пришли в ярость, когда в 1951 году чернокожий ветеран боевых действий попытался вместе со своей семьей перебраться в полностью белый пригород Сисеро, штат Иллинойс. Враждебность по отношению к низшей касте стала своеобразным атрибутом обряда посвящения в американское гражданство.

Таким образом, люди, произошедшие от африканцев, стали объединяющим фактором в укреплении кастовой системы, фактором, по которому все остальные могли положительно оценивать себя. «Дело не только в том, что экономические успехи различных групп белых иммигрантов были достигнуты за счет небелых, – писал Джейкобсон, – они обязаны своей теперь уже стабилизированной и широко признанной белизной отчасти именно этим небелым группам»^[58].