Читать книгу - "Сказание о Старом Урале - Павел Северный"

– Садись.

– Постою. Ноги держат.

– Неможется тебе, старик.

– Весь поскрипываю, как немазаная телега. Тяжко стало, как леса кругом огнем взялись. Жалко их. Спать не могу. Никогда раньше так не горели.

Савва разговаривал стоя и не сводил глаз с портрета царя Петра.

– А я ведь помню, как сей царский лик сюда привезли. Непогода была страшнущая. Офицерик его привез. С виду молоденький, а уж важен, куда тебе... Пошто неожиданно прикатил? Неужли опять на тебя, что на медведя, ловчих спустили?

– Розыск против меня в Сенате надумали.

– Так что же из того? Впервой, что ли? Плюнь ты на этих ловчих, Акинфий Никитич. Бывали у нас царские следователи. Отъедались на даровых харчах. Иные в баньках париться любили, другие с девушками пошаливали да и отъезжали в обрат с подарочками. И вся гоньба.

– На сей раз, Савва, гоньба построже и охотник покрупнее.

– Да какой там охотник! У нас на все свой сказ есть, чтобы ответ держать. Аль позабыл, как покойный родитель твой говаривал: «Де на наших, мол, демидовских шашнях комар носика не подточит»? Видать, не я один старею. И к тебе она, знать, подобралась, старость тревожная. Тоже велит, как и мне, обо всем думать да беспокоиться. Ты тоже от того притомился.

– Дело к тебе у меня нынче немалое. Прошу тебя, сядь тут рядом и давай-ка вместе это дело обмозгуем.

– Постою. Это ты при царях и царицах сидеть за картами приобык. А я и перед нарисованным не сяду. Не неволь. Сказывай свое дело. Послушаю я, а ежели надобно, и запомню.

– Вернее тебя, Савва, у меня человека нет.

– В том сумления не имей.

– Беглых людей хозяева на меня царице нажаловались. К ответу требуют за всех пойманных.

– Ишь ты! А царица писала такой закон, по которому нельзя шатучих да кержаков ловить? Ежели бы не ловили, кто царю Петру пушки бы лил? Зря ябедничают. По-доброму с тобой куда сподручнее. Они бы лучше попросили на бедность серебришка, чем ябедничать, вроде ребятишек малых.

– С розыском важный князь прибудет.

– Да пускай его. Толк один. Князь! Чать, разум-то у него один в голове, второго про запас не носит. А с одним разумом, хотя и раскняжеским, неужто Демидов не поспорит? Для Уралу и сам ты – князь, да еще и набольший.

– Шутишь все, старик. Уж какой я князь: в холщовой зыбке мать укачивала.

– Что-то, хозяин, ты нынче по-чудному речь ведешь. Ты пояснее мне растолкуй, чего надобно для тебя изладить. Какие, скажем, канавы нарыть, чтобы у княжеского возка оси переломились. Что от розыска ты над собой не убережешься – про то я давно чую. Больно разошелся и рубликами, как овсом, раскидываться стал. Это к добру не ведет. Позабыл про людскую зависть? Стало быть, для меня опять подошла пора концы топить.

– Так думаю.

– Ну и утопим. Без пузырей потонут.

– Так ведь в башню-то... придется людей прятать, кои не объявятся.

– И их спрячем.

– Сколько под башню загнать можно?

– Ежели во все казематы, то немало.

– Под башню повелел я всех молчальников свести.

– На отсидку? Крика бы не подняли. От площади близко. Услыхать могут.

– Недолго накричат. Захлебнутся.

Савва вздрогнул, посмотрел в глаза Акинфию.

– Вон что надумал? Так ведь перво-наперво вода чекальню зальет.

– Серебро снесешь в Цепную залу. Ту не зальет.

– Кто его знает! Гляди, как хлынет. Воды в пруду вдосталь.

Демидов достал из кафтана две половинки разрубленного кольца.

– Вот гляди. На две половинки порушено. Половину с изумрудом сейчас тебе отдам, а половину с рубином с собой в столицу возьму. Ежели прискачет к тебе от меня гонец со второй половиной, тогда в третью полуночь после приезда гонца пустишь под башню воду из пруда.

Савва показал хозяину свои старческие руки. Они заметно дрожали.

– Не хватит в таких руках силы шлюз поднять, да и осмелюсь ли на такое дело?

– Грузило запасное на шлюз урони. Проломит. Канат на крюку. А канат перерубить – и твои руки сгодятся.

– Так то проще простого. Только...

– Что замолчал? Или откажешься?

– Отказываться мне нельзя. Весь грех все одно на тебе, хозяин. Ты топор, а я топорище. Рубит сталь, а не деревяшка, хотя одно без другого ни доброго, ни злого дела не сладят.

– Только один ты и будешь знать про это.

– Кому же еще и знать?

– Принимать столичных гостей брат Никита сюда из Ревды приедет.

– Зря.

– Иначе нельзя. Я в Петербурге буду. Обязательно надо кому-нибудь из Демидовых гостей принимать.

– Прокопа бы прислал.

– Гм. Как же ты узнал, что он в Тагиле?

– Сам сейчас сказал, а я ведь и не ведал сего. Только видение мне недавно было, и понял его, что недалеко Прокоп. Сусанна приходила. Покойница меня частенько навещает.

– Это тебе все сие мерещится.

– Нет, не мерещится. Не я ее загубил. Кого своей волей и злобой тебя ради губил, те мерещатся и пугают меня. Вот и Самойлыч сказывал, что она в лунные ночи по дворцу ходит, даже вещи иные со столов скидывает. – Демидов сердито поднялся с дивана. – Да ты не пугайся, Акинфий Никитич. Живые страшнее. Всякое видение только тень, ножа у нее в руке нет.

– Будет об этом! Держи половину кольца.

Савва нехотя взял из рук Демидова половину разрубленного кольца.

– Дал бы господь никогда не держать вторую половину. Пойду, стало быть? Чуть не забыл: с кержаками-то, кои рубли чеканят, как же быть?

– Сам думай.

– Ладно.

Взяв канделябр, Демидов пошел впереди Саввы. Довел старика до парадной двери, увидел колонны, исчерченные полосами теней. Ярко светила луна.

– Светленько, как днем, хозяин, ехать безопасно. А на пеньки все же поглядывай, время тревожное. – Спустившись со ступеней, Савва остановился. – У царицы в Петербурге не засиживайся. Охота мне на тебя еще разок поглядеть, уж хоть апосля всего.

Савва зашагал по двору. Длинная тень еще долго колебалась, отделяясь от подъезда. Налетел порыв ветра, пошевелил листву и погасил свечи в канделябре...