Читать книгу - "Дар рыбака - Джулия Р. Келли"

да, набирается сил. Между вами с Джозефом… – она вздыхает.

– Что ж, если рагу не пригодится, отнесу его на взгорье.

Дороти отступает с порога, но почти сразу же возвращается.

– Я могла бы иногда с ним посидеть. Если понадобится, разумеется. В смысле, если Марта вдруг занята.

– Я понимаю, что вам хочется помочь, извините, для вас это наверняка тяжело – такие обстоятельства. После того, что стряслось с Моисеем.

У Дороти перехватывает дыхание.

– Что ж, я пойду, – отвечает она.

Дженни, снова скривившись от боли, закрывает дверь, но Дороти уже не задает вопросов. Даже не смотрит на ее налитой, обремененный живот – столь позднее дитя. Вряд ли Дженни захочется делиться тяжкой долей женщин в таком положении, к тому же Дороти задели ее резкие слова. Она никак не ожидала, что Дженни так запросто, прямо в глаза, произнесет его имя. За много лет она поняла, что некоторые темы лучше не поднимать, даже про себя. И, шагая прочь от пасторского дома, Дороти старается не думать о задернутом занавеской окошке и сребровласом мальчике.

Джозеф

Схватки, к ее стыду, приходят внезапно, вместе с отошедшими водами, что заливают кухонный пол, и тянущей резью внизу живота, а Марта между тем в смятении не знает, что делать – то ли вытереть пол, то ли поднести Дженни стул.

Тело у Дженни то сжимается и тужится, то сжимается и отпускает, и ослабевшим от внезапной боли голосом она говорит:

– Бога ради, Марта, ступай скорее за мамой.

Мама у Марты знает все о принятии родов и помогает роженицам по всей деревне, так что Марта бросается наружу, как есть, в одном переднике, даже не накинув пальто, и от холода у нее захватывает дух. По пути ей встречается Нора в накинутом на голову узорчатом шарфе: та спрашивает, куда это Марта спешит, из расчета – и даже в надежде, – что дело касается мальчика и теперь будет что обсудить в бакалейной. Потом ее окликает белошвейка, недоумевая, куда это Марта бежит в такой снег без оглядки – и без пальто. И вот уже Нора разглагольствует с другими женщинами в лавке о внезапных схватках у Дженни: как она вскрикнула и чуть не рухнула на пол от ужаса, как воды расплескались по кухне, – и ведь пол только-только начистили! – а белошвейка передает новость мужу, так что даже Джозеф, расчищая лопатой ведущую к его домику на утесе тропинку от снега, вскоре обо всем узнает и, подперев поясницу рукой, разгибается и задумчиво спрашивает:

– А как же мальчик? Кто теперь о нем позаботится?

– А вы как считаете?

Миссис Браун категорически против.

– Думаю, она добросовестно исполнит служение, – отвечает настоятелю Джозеф, а сам гадает, зачем он вообще заступился за Дороти, из добрых ли побуждений предложил ее кандидатуру или же из каких-то других, более низменных, чем он готов был признать. Зато он несомненно благодарен настоятелю за то, что тот уважает и спрашивает его мнение. – Ей уже столько лет не о ком позаботиться.

– Разве не лучше поселить его в доме, где уже есть дети, или где хотя бы… – настоятель осекается, явно усомнившись, не слишком ли несправедливо и жестоко так рассуждать.

– Она обучила не одно поколение наших детей, настоятель, и сама шесть лет была матерью, а ребенок этот, этот мальчик…

– …точь-в-точь того же возраста, что был Моисей, когда утонул. Именно, Джозеф. Я виделся с ней пару дней назад, и ее не покидала мысль, что это может быть он.

– Что бы там ни было, но женщина она не глупая, – с растущим раздражением отзывается Джозеф, то ли на невежество настоятеля, то ли в ее защиту, как знать. – Сходство явное, вы и сами все видите.

– Это меня и тревожит. Слишком уж большое сходство – по возрасту, внешности. Может, миссис Браун и права. Вдруг это только затуманит разум, навредит?..

– Или наоборот. Насколько знаю, она так и не примирилась с потерей – по крайней мере, по моим наблюдениям. А как, по-вашему?

Настоятель умолкает, и Джозеф гадает, не вспоминает ли он поминальную службу: зажатый, будто перетянутый стежок, силуэт Дороти в церкви, бледное лицо и ни слезинки в глазах, вежливые кивки всем пришедшим принести соболезнования, отпеть псалмы и помолиться за мальчика, чье тело так и не нашли и чьи останки, видно, по сей день тлеют на дне, опутанные водорослями, у самого дома. Он насильно прерывает ход своих мыслей. Все они, всей деревней, спустили лодки на воду и запустили сети, несмотря на то, что море все еще бушевало и волны разбивались о скалы, в надежде хотя бы отыскать его тело. Но сколько бы ни закидывали сети, все было впустую, а потом она попросилась на прежнюю работу в школу, как ни в чем не бывало, и ни разу не ходила навестить простенький тесаный крест на церковном кладбище, ведь могила так и осталась пуста.

– Как ветром сдуло, – только и сказала она после похорон, и больше никогда о нем не заговаривала.

Что было предано забвению, вернется по велению моря

Вскоре слухи пронеслись по всей деревне, и когда весть о ребенке – может, даже том самом, – расползлась по всем домам и лавкам, Дороти прильнула к окну и устремила взгляд на пасторский дом, будто могла сквозь каменную кладку заглянуть прямо в комнату, где спал загадочный мальчик.

Кто он такой?

Она надеялась, что по прошествии лет произошедшее уляжется, накрытое толщей молчания и забвения.

Хотя и понимает, что так не бывает. Тела погибших много лет спустя с приливом выносит на берег. Как после крушений море извергает затонувшие сокровища. Что было предано забвению, вернется по велению моря.

И никто, никто на свете даже не подозревает, что это значит для Дороти; дыхание ее учащается, и у самого лица запотевает стекло.

Тогда

Агнес

Удобный случай все никак не подворачивается. Он снова ужинает с ними по пятницам, но либо дети путаются под ногами, либо отец, а надолго Джозеф никогда не задерживается. С настилом на крыше он пока еще не закончил, поскольку занимается ремонтом в школьном домике для новой учительницы, но хотя бы дома все последнее время наладилось. Отец приходит домой сразу после работы и не поддается соблазну завернуть в кабак. Дети тоже начинают привыкать к хорошему и поджидают после ужина лакомства.

В такие дни легко поверить, что наконец чудесным образом воцарился штиль, хотя вот-вот грянет буря.

Когда в четверг ее отец не является к ужину,