Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

В размышлениях прошли день и ночь. В иное время обрадовало бы, что не выводят из камеры, не слышит угроз, не видит опостылевших рож, но сейчас возникшая в многочасовых допросах пауза насторожила, даже испугала.

«Почему не вызывают? Возникли более важные, безотлагательные дела, стало не до меня? Кобулов убыл в срочную командировку и приказал без него не продолжать следствие? Сталин посчитал, что достаточно поиграл со мной в кошки-мышки, продемонстрировал свое могущество и приказал спустить дело на тормозах, рассыпать обвинения, как карточный домик?..»

На вторые сутки неизвестности впервые после ареста вывели в маленький, огороженный глухими стенами дворик, где надышался свежим воздухом, полюбовался небом за проволочной сеткой. Другой приятной неожиданностью было разрешение пользоваться тюремной библиотекой. Ежов не был книгочеем, изредко листал лишь журналы «Огонек» «Крокодил», в тюрьме же с несвойственной ему жадностью перечитал знакомую по урокам литературы в школе «Капитанскую дочку», взялся было за «Братьев Карамазовых», но осилил лишь пару страниц и понял, что Достоевский не по зубам, слишком сложен. Буквально проглотил романы Жюля Верна, Майн Рида.

Чтение помогло не думать о суде, приговоре. Не отрывался бы от книг круглые сутки, но требовалось соблюдать распорядок дня, в точно назначенное время укладываться на койку.

Тюремная библиотека комплектовалась из книг, конфискованных при обысках. Кроме трудов Ленина, Маркса, Энгельса, сборников статей Сталина имелись собрания сочинений многих русских и зарубежных классиков. Николая Ивановича заинтересовал первый том «Истории Гражданской войны» под редакцией Горького, Кирова и по недосмотру не замазанных на титульном листе тушью фамилий казненных Бубнова, Эйдемана, Крыленко, Пятницкого. Отметил ошибки, неточности, отсутствие упоминаний ряда командующих фронтами, армиями, описаний некоторых битв, в их числе поражений Красной Армии, преувеличение роли Сталина, что не удивило, зная, что вождь приложил руку к каждой странице рукописи, вычеркнул, по его мнению, лишнее, сделал дополнения.

В свое время в наркомате знакомился с делами Бабеля, Киршона, Андрея Веселого, Пильняка, Мандельштама и решил в Сухановке познакомиться с их творчеством, но произведения репрессированных были изъяты из тюремного библиотечного фонда.

Подумал, что это сделано напрасно — в тюрьме книги не оказали бы вредного влияния на арестантов, сочинениям врагов народа самое место за решеткой.

Вспомнил, что в Российской империи некоторые политзэки писали в неволе стихи, даже повести — жена называла несколько фамилий, запомнил лишь Радищева. Захотел сам сочинять — свободного времени предостаточно, имеет богатую событиями биографию, есть о чем поведать, может получиться захватывающая книженция, но вовремя себя одернул.

«Не мое дело водить пером, к тому же многое из пережитого не подлежит разглашению. А рассказ о детстве, юности работе на Путиловском, армейской службе в нестроевой части вряд ли заинтересует. Ко всему прочему пишу с ошибками, с трудом давались даже письма жене. На свободе видный писатель записал бы, обработал мой устный рассказ».

Не взял в руки и «Тихий Дон», который прежде лишь бегло пролистал — не мог забыть неудачу с осуществлением ареста автора романа, отправки певца казачества на Колыму за пусть недоказанную службу у батьки Махно, прославление белых генералов. Шолохова люто возненавидел, включил в число своих личных врагов после получения рапорта о посещении писателя в гостинице собственной женой. Занимаемый автором романа номер прослушивался, была зафиксирована критика перегибов в коллективизации, расказачивании, продразверстки, кровавого подавление Вешенского восстания, насильственного вступления в колхозы, обобществления личного скота, арестов верных советской власти земляков, среди них прототипа главного героя романа Григория Мелихова. Когда доложил Сталину о предосудительных, антисоветских высказываниях певца Дона, надеялся услышать приказ взять вольнодумца за жабры, но услышал диаметрально противоположное:

«Хочешь расправиться с любовником супруги моими руками? Желаешь отомстить за то, что жена предпочла тебе писателя? Что касается недозволенной болтовни, ею страдают многие, червоточину можно отыскать в любом, даже в нас с тобой. Прелюбодействие не подсудно, за него не арестовывают, а дают лишь партвзыскание. Если станем за измену жен мужьям и мужей женам лишать свободы, в тюрьмах окажется половина живущих в стране».

Отказавшись от идеи сочинять, стал продумывать свое выступление на процессе. Составил два варианта: первый в случае получения максимального срока со слезной мольбой о снисхождении и второй после оправдательного вердикта с высказыванием глубочайшей благодарности судьям, вождю.

«Понятно, промолчу, что действовал исключительно по указке Хозяина, неукоснительно выполнял его волю, тем самым вынужденно нарушал законы. Соглашусь, что излишне поспешно принимал непродуманные решения. Бывал жесток, но к этому призывала суровая необходимость, революционная бдительность. Да, карал, под молот попадали невиновные, но действовал согласно любимой Сталиным поговорке «Лес рубят — щепки летят».

Решил, что выступление должно быть коротким, убедительным, запоминающимся.

«Открытие суда задерживается неспроста, видимо, мало собрано доказательств вины».

Не в первый раз представил, как Сталин осознает, что без «ежовых рукавиц» ему не удержать единоличную власть, отдает приказ доставить к нему первого чекиста. В Кремле просит забыть о недоразумении с арестом, перенесенных в тюрьме неудобств, возвращает к прерванной работе на Лубянку, предлагает с новыми силами, рвением продолжить искоренять заговорщиков, шпионов, разгребать авгиевы конюшни, безжалостно давить посмевших сомневаться в правильности политики партии. На прощание крепко жмет руку, что делал далеко не каждому, добавляет: «Лаврентий не справился с руководством, отправим обратно в Грузию».

На Лубянке освобожденного встречают аплодисментами, криками «ура!». Он обнимает не отрекшихся от начальника, тех же, кто предал, отдает на растерзание «тройке»…

Отбросил все мрачное, что окружало после ареста, постарался думать лишь о добром, не зная, что за время заточения многих сподвижников нет не только на свободе, а и в живых. Бесследно пропал выдвинутый в коменданты Кремля Паукер, отправлен на Дальний Восток и сгинул Дерибас, погибли многолетний руководитель Иностранного отдела Артузов, начальник Восточного отдела НКВД Бокий, командир латышских стрелков Берзин, ближайшие помощники — Молчанов, Гай, Агранов, Лацис, Мессинг, упрятан в психиатрическую больницу Сольц…

Закончив продумывать речь, вернул в библиотеку книги — желание читать пропало.