Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

Ежов в одиночке Сухановской тюрьмы чувствовал себя глухим из-за отсутствия связи с внешним миром. Больше всего мучило неведение о происходящем на воле, дорого бы заплатил за информацию о том, как в стране восприняли исчезновение руководителя важнейшего наркомата меча и щита Отчизны, чьи портреты печатали газеты, радио передавало посвященные ему песни. Николай Иванович не мог знать, что в городах и весях о нем не смолкают разговоры:

— Сильно проштрафился бывший первый чекист, раз взяли за шкирку.

— Ядовитого гада надо раздавить.

— Как пить дать поставят к стенке, кроме как на тот свет дороги для него нет.

— Слышал, в тюряге о стену голову себе разбил, оно и правильно, знает, что ожидает пуля или петля на виселице.

— Лишился рассудка, забыл, как зовут.

— Не расстреляют, как было с другими врагами, учтут заслуги.

— Откуда такое вражье взялось? Не иностранец, а русский, нашим хлебом вскормлен.

— Тихой сапой пролез в чекисты, стал у них самым главным.

— Видать, хитрец, каких поискать, потому и не могли долго раскусить, вывести на чистую воду.

— Говорят, от фашистов получал громадные деньги, чуть ли не миллион, щедро платили и недобитые белогвардейцы, которые за рубежом мечтают вернуть в стране царскую власть.

Со временем разговоры о бывшем наркоме двух наркоматов смолкли, Ежову перестали перемывать косточки. Между тем Николая Ивановича продолжали допрашивать, он ловко уходил от вопросов, выкручивался, лгал. За хорошо заваренный чай с баранками развлекал Родоса и Сергиенко пикантными подробностями из личной жизни артистов, писателей, музыкантов. Когда одолевала сонливость, начинал говорить невпопад, путал имена, возвращали в камеру.

В ставших привычными стенах радовало, что перестали запирать на день койку, позволяли отлеживать бока, набираться во сне новых сил. Вспомнил, как перед казнью Бухарин забрасывал Сталина письмами, и попросил письменные принадлежности. Надзиратель передал просьбу начальнику, тот следователям, а те решили, что их подопечный созрел, желает написать признание, поэтому выдали бумагу, ручку, чернильницу.

Николай Иванович не стал жаловаться на необоснованный арест, условия содержания, просить разобраться с его делом, вернуть свободу, а напомнил о своем успешном руководстве важнейшими стройками, за что неоднократно был удостоен правительственных наград.

От прежнего руководства НКВД получил в наследство много хозяйственных объектов на Колыме, Индигирке, в Норильске, лесные массивы Наркомлеса для заготовки, вывоза древесины силами заключенных.

В НКВД также передали строительства оборонного значения — Байкало-Амурскую, Улан-Уде-Паушскую, Сорока-Плясецк, Ухта-Печерскую железнодорожные магистрали, Архангельского судостроительного завода, пороховых, целлюлозных заводов. Наркомвнудел занялся строительством гидротехнического узла в Куйбышеве…

Осуществил полный контроль над армией, без моего согласия не назначался ни один командующий. Выявлял врагов — в одном 1937-м представил список на 138 высших командиров с предложением пустить их по первой категории, подобных списков было около 40 с более 45 тысячами

фамилий. За время моего руководства органами репрессированы 34 бригадных комиссара, 362 комбрига, столько же корпусных комиссаров, комкоров, флагманов флота, 3 маршала^[69]. В лагерях, тюрьмах сидит миллион триста тысяч человек, за 1937 г. за шпионаж осудили почти 100 тысяч человек.

Прочитанное возмутило Кобулова.

— Вместо того чтобы сознаться в царившей по его вине бесхозяйственности, скверной организации охраны лагерей, потворстве «отказникам», применении ручного труда при добыче драгметаллов, что привело к смерти зеков, присваивает чужие успехи!

Родос уточнил:

— Приструнить, как поступали с подобными ему?

Кобулов погасил в себе вспышку гнева.

— Повременим с «мясорубкой», никуда она от него не денется. Напомните его положение, пусть перестанет вилять, хвастаться липовыми успехами. Крепче натяните узду, чтоб не брыкался.

Приказ выполнили, Ежов понял, что поступил опрометчиво, следует вести себя благоразумнее, иначе применят жесткие меры. Смиренно склонил голову, точно клал ее на плаху.

— Прошу извинить, что отнял у вас время на знакомство с моим опусом. Готов дополнить данные показания, признать свое двурушничество. Обещаю сотрудничать со следствием, дать нужные показания, повторить их слово в слово на суде. Согласен с обвинением, что не выполнял важнейшие директивы ЦК по борьбе с теми, кто пытался сделать подкоп под фундамент государства, призывал в союзники империалистов, оппозицию.

Кобулов не поверил ни единому слову.

— Хватит пустых слов. Пишите, ничего не упуская. Вначале о долголетнем сотрудничестве с германцами, поляками, румынами, затем о планировании крупных диверсий, терактов.

Подал знак Родосу, и капитан продиктовал:

— «Заявляю, что являюсь главным вдохновителем и руководителем антисоветской заговорщической организации, готовящей государственный переворот, убийство товарища Сталина…»