Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

Князь выслушал сноху свою вежливо и спокойно. В последние время отношения их, всегда ровные, утратили былую теплоту. Во-первых, Ярослав поддерживал в борьбе за Киев братьев Ростиславичей – главных соперников отца молодой княжны, во-вторых, готовил он себе в наследники любимого сына Олега, нелюбимого же Владимира вовсе думал оставить без удела на Галичине.

Но о Кормилитичах оба, и князь, и княжна, придерживались единого мнения. Свадьбу сию следовало расстроить.

– Ишь что надумали, стервецы! Облукавить весь Галич измыслили! – качнул головой Осмомысл, выслушав взволнованный рассказ Болеславы.

– Надобно сему помешать! К епископу пойти! Лечцов призвать! Пущай глянут на сию Пелагею! Запретили чтоб женитьбу сию!

– Так и сделаю я, дочка, – кивнул Осмомысл.

Почему-то он стал немного опасаться этой твёрдой молодицы с остреньким лицом и пушком над губой. В нежном голоске её улавливал он порой властные нотки и понимал: вот умри он, и она будет драться, зубами вгрызётся в златокованый галицкий стол. Не пьяница Владимир, а она – главная соперница его возлюбленного Олега. Отослать её к отцу? Вызвать войну в ответ? Ведь Святослав Всеволодович – не далёкий Андрей и не миролюбивый покойный Глеб, всех Ольговичей поднимет он на Галич. И как поведут себя тогда Ростиславичи – бог весть. А там и угры, и ляхи, и ещё бог весть кто.

Княжна отвлекла его от размышлений. Сказала всё тем же твёрдым голосом:

– Ярополк сей, жених – что дитя, ходит в воле старших братьев. Закопёрщик же делу сему – Володислав, старший Кормилитич. Он и с боярыней Гликерией уговаривался, и боярышне Пелагее подарки даривал. Гнал бы ты, княже, его со службы!

«Ещё не хватало! Вот и не прогоню! Пускай твоего Владимира сторожит! Глядишь, проведает, кто свадебку братца расстроил, ещё ретивее, ещё злее станет! Не столь прост я, Болеславушка!» – подумал князь. По лицу его скользнула презрительная усмешка.

Болеслава, решив, что князь согласился с нею, гордо вскинула голову и вышла из палаты.

…Володислав понял, что его раскусили, в день, когда его с братьями вызвали на подворье к епископу. Старый Стефан объявил:

– Не может свершиться брак сей, невеста сия бо повреждена разумом и передаётся опосля смерти материной в дом церковный.

Оставалось Кормилитичам лишь поклониться епископу и принять от него благословение. С трудом скрывал Володислав досаду. Сказавшись больным, седьмицу он просидел дома. Скрипел зубами от злости, уныло глядел в забранное слюдой окно на то, как буйный ветер носит по двору палый лист. На душе было скверно и тоскливо.

Неожиданно князь Ярослав прислал за ним гонца – молодого Стефана, сына Избигнева Ивачича.

– Повелел тебе князь, как прежде, службу править в покоях Владимировых, – передал молодой боярчонок. – И ещё. Обо всём, что княжич Владимир делать будет, о чём говорить, ему чтоб передавал. И за княжной Болеславой последить надоть. Не сносится ли она с отцом своим, князем Святославом. Ценит тебя князь. Хвалит: добре дело справил у угров.

«Что ж он так? Почто? – соображал Кормилитич. – Выходит, обиды не держит, в опалу я не попал. Почто тако?»

Он силился понять княжеский замысел, но не мог. От этого становилось страшно.

– Чё не рад?! – удивлялась, пожимая плечами, жена. – Князь ценит, чего ещё? Собирался бы вборзе да ступал в терем княжой!

– Да уразуметь не могу, отчего такая милость, – хмуро ответил ей Володислав.

– Как «отчего»? С чехами да с уграми дело справил, вот и почёт тебе. А что с Пелагеей не выгорело – что ж. Мог ты и не ведать о поврежденьи ума ейного.

– Да как же! Не ведать! Обо всём князь догадался. Иное тут… И замыслы у его иные. Не могу покуда разгадать.

…В хоромах княжича всё было по-прежнему. Пил беспробудно молодой Владимир, ухаживал за ним старик Ефимыч, гридни оружные сторожили покои. В переходах, на гульбищах царило безмолвие, словно попряталась куда-то вся челядь и дворовые люди.

Бояре галицкие при встрече одаривали Кормилитича усмешками, брат Яволод едва скрывал раздражение, немое осуждение читал он в глазах Порфиньи и многих других жёнок из окружения княгини. Понимал, кусая от досады губу, что не сесть ему теперь даже не то чтобы на первый – ни на какой ряд в думе боярской. Так и будет он торчать здесь и сторожить непутёвого княжеского отпрыска, да пивать с ним вечерами крепкий мёд. А там или сам сопьётся, или не выдержит – уедет в своё село и никогда уже не вернётся сюда, в эти мрачные просторные переходы.

Вот так ходил по покоям и гульбищам, назирал за гриднями, вздыхал тяжко, когда вдруг поманил его единожды к себе старик Ефимыч.

– Ты, боярин, не кручинься излиха. Разумею, отставили тебя, отодвинули посторонь, яко пса приблудного. А ведаешь, кто свадьбу братца твово расстроил?

– Неча баить о том! – отмахнулся Володислав.

– А вот и не ведаешь. Она, княжна Болеслава, первая о том прознала. Она и князя, и бискупа об том известила.

Кровь прихлынула Кормилитичу к голове.

– Что?! Ты не врёшь?! – вскричал он. – Откуда ведаешь?!

– А чё мне врать? Челядинка ейная на весь терем раструбила, языкастая такая черниговчанка! От её и сведал! – Ефимыч опасливо замахал руками. – Ты, боярин, потише. Не шуми на меня! Вдруг кто чего невзначай услышит!

– Что тебе за выгода мне о том сказывать? – осведомился, хмурясь, Кормилитич.

– Мне-то? Да мне-то что? Княжичу Владимиру аз издавна служу. Сроднился с им. А баба сия ему не люба. Вот и строит козни, и держит его тут, чтоб потом самой на стол воссесть и Галичем править. Хитрая баба и властная. И ты ей не верь.

– Говорил же в тот раз, что отходчива княжна, что обиды не держит и что люб я ей! – подозрительно сощурился Владислав. – Али не так?

– Так, да не так. Ты ей, может, и вправду люб. Токмо власть она более любит. Далее сам смекай.

Сказал это старый челядин и скрылся тотчас, на прощание приложив перст к устам – молчи, мол, меж нами сия толковня. В душе же Володислава с того часа воцарилась не смываемая ничем обида. Об одном мечтал, об одном думал – как отомстить коварной княжне.

Как видел её, туманился разум, вроде и люба она ему была, но перебивала, поглощала это светлое и доброе чувство тяжкая, как мрачная грозовая туча, ненависть. Кусал Володислав в отчаянии уста, невольно стискивал длани в кулаки. В голову ничего путного не приходило. Оставалось ждать и питать призрачную надежду.

Глава