Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

– Княжна! Святославна! – не выдержав, воскликнул Кормилитич. – Ужель… вот он, – указал Володислав в сторону Владимирова покоя. – Ужель достоин он тебя, любви твоей?! Да какой из его муж, какой супруг?! Пьянь подзаборная!

– Ты князя осуждать осмеливаешься! – Болеслава топнула ножкой в алом выступке[233]. – Да кто ты таков?! Отец твой, боярин Лях, коромольник был, поруб по ему плачет! Таков и ты! Ещё и сказки сказываешь о князе Владимирке да о матушке своей! Стыд, позор! Господи!

– Не обо мне – о тебе печалуюсь!

– Неча мя жалеть! Крест мой таков! Таким, яко ты, не понять того! – заявила Болеслава и, отвернувшись, зашагала по переходу вдаль.

Кусая в отчаянии уста, Володислав с болью в глазах долго смотрел ей вослед.

Старик Ефимыч, невесть откуда взявшийся, тронул его за рукав кафтана.

– Извини, боярин. Услыхал толковню вашу. Ты не кручинься шибко-то! – подмигнул он лукаво. – Княжна – девка отходчивая! Любит она тебя, по очам вижу, любит! Мы енто дело сладим!

Глядя на его смешное хитроватое лицо, Володислав невольно улыбнулся.

Глава 81

Важно вышагивали по двору запряжённые в возок долгогривые красавцы-кони. Уже готово всё к отъезду послов в Чехию. Начищены кольчуги гридней, нарядные кафтаны пестрят на площади перед церковью Пантелеймона, множество крытых возов и телег с разноличным добром ждут часа, когда тронутся наконец они в путь. На крыльце князь Ярослав отдавал последние распоряжения. Он тепло простился с королевой Адельгейдой и её сыном и напутствовал инока Тимофея, который в ларце орехового дерева вёз в Прагу княжеские мирные грамоты. Скользом глянул князь и в сторону старшего Кормилитича. Держа под уздцы холёного вороного аргамака, Володислав в терпеливом ожидании стоял посреди двора.

Накануне он имел долгую беседу с Тимофеем. Инок подробно рассказывал ему о чехах, о том, как и чем живёт Прага и что им там предстоит делать. Вроде ничего особенного: передать грамоты, подтвердить прежнюю дружбу, сопроводить вдовую королеву и её сына, взять с короля Собеслава обещание, что отныне не будет чинить им никаких бед.

– Приглядеться надобно, боярин. Каковы настроенья в Праге, кто чью сторону держит, – говорил Тимофей, и Володислав начинал понимать, что дело ждёт его совсем нелёгкое.

Проводы затянулись, но вот наконец Тимофей вместе с другим монахом забрался в возок. Посольский поезд неторопливо стронулся с места. Володислав влез в седло, направил поводьями скакуна. Медленно, шагом выехал статный конь за ворота княжеского двора, прошествовал вдоль улицы к воротам с каменной надвратной церковью, окунулся в глубокую арку. На забороле собрались многие бояре и их семьи. Володислав махнул рукой братьям, заметил рядом с ними свою жену, как обычно, ярко одетую. Вот Семьюнко Красная Лисица тут же, вот Избигнев Ивачич с сыном, а чуть повыше возле башенки – княгиня, окружённая сонмом боярынь. Где-то там, среди прочих – Порфинья. Кажется, вот-вот будет рожать. К тому времени, как воротятся они из Чехии, брат Яволод уже станет отцом.

Будто вспышка молнии ударила в глаза. В платье до пят, в убрусе цветастом стояла на ступеньках крутой лесенки, чуть пониже прочих, Болеслава. Скрестив на поясе руки, смотрела она на Кормилитича неотрывно, строго, надменно вздёргивала гордую голову. Вот вроде и не особо красна собою, а… было в ней что-то, чего Володислав объяснить не мог. Для него она была красивей всех, лучше всех, милей всех. Почему так, словами не передать. Он застыл, поворотив коня в сторону, и несколько мгновений тоже смотрел на неё, потом поднял вдруг ставшую такой тяжёлой руку и помахал ей, через силу улыбнувшись. Она не ответила, всё такая же неподвижная, строгая, надменная.

С трудом оторвав от неё взор, Кормилитич ещё раз махнул на прощание жене и братьям и устремился вниз по дороге, быстро нагнав обозы. Впереди был долгий путь, и он старался отвлечься, отодвинуть хотя бы на время мысли о Болеславе и обо всём, что осталось сейчас у него за спиной.

…Переговоры с чехами шли быстро, король Собеслав подтвердил условия былого союза. Договаривались о торговых делах, о взимаемых пошлинах, о беспрепятственном проезде купцов через земли обеих держав.

Всё время, пока шли переговоры, Володислав, сменив нарядный кафтан на простую холщовую рубаху и порты, днями пропадал на городских площадях, на торжищах в Градчанах и на Малой Стране. Беседовал с купцами, благо молвь чешскую знал неплохо, выдавал себя за подмастерье по суконному делу из Кракова. Любопытствовал о ценах на сукна, на лошадей, на изделия из серебра. И постепенно от торговцев и ремественников узнавал многое о жизни Праги.

– Немцев тут засилье, – рассказывал Кормилитич после Тимофею. – Торг в своих руках держат. Паны у чехов – тоже сплошь немцы. В свите королевской пажи – тоже немцы по большей части. Во дворце, бают, славянской молви и вовсе не услышишь. Нынешнему крулю то не по нраву. Вот и хотят немцы на его место прынца Берджиха посадить. Ходят такие толки по торгу. Шибко самостоятелен стал Собеслав. Прежний король – Владислав, тот во всём германского императора Фридриха слушался. За то и корону получил в наследственное владение. Ранее-то чехи токмо князей имели.

– То ведомо, – поглаживая окладистую бороду, отвечал Тимофей. – А о происках немецких стоит кой-кому тихонько шепнуть. Молодец, боярин Володислав! Хвалю. Толково дело спроворил.

С кем уж там беседовал умница-инок, Кормилитич не узнал, но только в скором времени засобирался он в обратный путь.

– Пора. Нечего нам тут больше делать, – коротко отвечал он на вопросы молодого боярина. – Чехия – она от Галича далече. В смуты ихние не след нам мешаться. Гораздо ближе к нам – угры, ляхи да свои, киевские, дела коромольные разгребать, чую, придётся.

…Седьмицы две спустя посольство воротилось в Галич. Стоял ранний утренний час, когда Володислав, ведя в поводу коня, устало ввалился во двор Звонимириной усадьбы.

Жена, как оказалось, уже прознала о его скором приезде. Сидела на лавке за столом, вся набелённая и напомаженная, рассказывала последние новости, стрекотала не умолкая.

– У Гарбузовичей пожар случился, два дома погорело. У Филиппа Молибогича бельмо на глазу, лекарь сарацинский осматривал, смазал чем-то, а потом се бельмо и срезал. Да, Порфинья Яволодова разродилась – сын, племяш у тя. Не окрестили ещё, тя сожидали. Хощут, чтоб ты крёстным ему был. А матерью крёстною Болеслава ему станет.

– Её-то зачем тут приплетать?! – воскликнул Володислав, чувствуя, как забилось яростно в груди сердце. – Что, боярыню какую не сыщем? Ну её, Болеславу сию!

– Гляжу, не люба она тебе! – удивилась Звонимира.

– Да, не люба!