Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

был князь Андрей». Только и всего. А вот если подумать, глубже глянуть. Получается, ошибся Андрей в людях, не тех приблизил к себе. И княгиня Улита… Любил её, бают, без памяти, не замечал лютой злобы в очах. Её отца, боярина Кучку, убил Долгорукий, мать её наложницей своей сделал, вот она и отомстила… сыну за грех отцовый!»

– Ты знал сих людей? – спросил Ярослав Избигнева. – Кто они такие, убийцы эти?

– Знал плохо. Слыхал токмо, Кучковичи немалую силу имели при дворе. И ентот, Ефрем Моизич, с их помощью ко князю пролез. Много лихоимствовали они, а князю очи замазывали словесами лукавыми. И княгиня Улита им в том помогала. Полагаю, князю о делишках их ведомо стало, вот и приказал он одного из Кучковичей казнить. Тако думаю. Ну а об остальном… Дорожай всё рассказал. Ещё… Тот боярин, ну, которого я засёк… Он тож дружок ихний, княжеский милостник.

Ярослав поблагодарил Избигнева за его короткий рассказ. Он отпустил старых товарищей, гридням сказал, что хочет побыть один, велел никого в горницу не пускать. Сел за стол, налил сам себе в чару красного вина, с тяжким вздохом медленно осушил её, прошептав:

– Да будет тебе земля пухом, брат Андрей! Не был ты мне ворогом, уважали мы с тобою друг дружку, не ратились николи и разумели оба: у каждого – своя земля, и каждый – о своей земле печётся.

За окнами быстро угасал день. Было не по себе, душу охватывала тревога. Вот и он, Осмомысл, был на волосок от гибели без малого три лета назад. Как врывались в терем его бояре со своими подручными, как кровью заливали горницы, как жгли на площади Настасью – первую и последнюю великую его любовь! Да, была потом Фотинья-утешительница, да, есть у него новая княгиня, мать его молодшей дочери, но в сердце всегда была она одна – колдунья-ведуница, он, словно наяву, видит сейчас её улыбку, ловит её страстный взор, он готов зарыться в каскад льняных волос «белой куманки», он шепчет ей жаркие слова любви!

Ответом было глухое молчание. Ком подступил к горлу, рыдания оборвали воспоминания, он сел обратно за стол, налил себе ещё вина, снова выпил, чувствуя, как по телу растекается тепло. Сдержал слёзы, дал себе в очередной раз слово, что не будет предаваться горестным этим думам. Былого не вернуть, надо жить настоящим!

…Он заказал в соборе Успения поминальную службу о почившем князе Андрее, пролил слезу, как полагалось по княжескому обычаю, затем снова собирал на совещание бояр. От Дорожая узнал, что Ольга поселилась во Владимире, в одном из женских городских монастырей. Говорят, страдает болями в ногах, мыслит принять постриг. О смерти брата не скорбит вовсе, сказала лишь со злорадством: «Тако и нать! О себе токмо помышлял, ничем мне супротив Галицкого не помог!»

Дорожая послали в Галич те немногие отроки, которые остались со княгиней после её отъезда из Чернигова, некоторые хотели бы вернуться в Галич и просили сведать: пустит ли их князь Ярослав. Сам он, Дорожай, возвращаться не хочет, у него в Суздале свой дом, семья, рольи в Залесье.

– Если кто на службу поступить желает – приму! – велел передать Осмомысл. – Но многого пусть не просят. Земли жаловать не стану, своих жаждущих хватает!

Дорожай ускакал обратно в Залесье. С заборолов городской стены Ярослав долго провожал его взглядом. Ещё одна страница его жизни была перевёрнута. Гибель Андрея означала, что, покуда он жив, никто из хищных князей-соседей не сможет покуситься на его цветущее и богатое владение.

Глава 80

Старый Звонимирин терем, раскинувшийся на Горе по соседству с бревенчатой крепостной стеной невдалеке от бывших хором Зеремея, разобранных в прошлое лето по брёвнышку, казалось, врос в землю. Торчал, как заплесневевший гриб, чернел на взлобке, Володиславу чудилось даже, что пахнет в нём плесенью. Во дворе привычно ржали лошади, боярыня распоряжалась в сенях, отдавая громким голосом приказания и раздавая подзатыльники непроворым девкам. Набелённая, нарумяненная, в роскошном верхнем платье-сюрко, вся сверкающая золотом перстней, браслетов, монист, колтов, выглядевшая намного моложе своих лет, торопилась она в собор Успения, велела закладывать возок. Хотелось покрасоваться на людях, покичиться своим богатством, вызвать зависть у знатных боярынь и купецких жён.

«Ну и пускай! Меня б не тормошила излиха», – думал Кормилитич.

Он неторопливо натягивал на ноги востроносые сафьяновые сапоги. Спешил к братьям на княж двор, хотел потолковать по душам с Яволодом. Считал, пришла пора пристраиваться ему на княжескую службу. Сомневался, что примет его Осмомысл, вспоминал страшное утро, когда погибла князева полюбовница, боялся, что этак неприметно, но отомстит ему Ярослав. Пошлёт куда-нибудь в гиблое место, подставит али велит какому гридню просто тихонько прикончить его, так, что никто никогда не прознает, чьих рук то дело. Боязно было, надежда была одна – на брата, на его благоразумие. И ещё, что не станет князь ворошить в памяти прошлое.

…Опять сидел он в той же горнице, опять пил из оловянной кружки ол, говорил ласковые слова Порфинье.

Молодая женщина готовилась рожать, и Звонимира прислала ей двоих жёнок, сведущих в искусстве принимать роды.

«Не ко времени я, видать», – с сожалением подумал Володислав, глядя на вздувшееся округлое Порфиньино чрево.

Всё же он высказал Яволоду свою просьбу. Давно ведая, о чём будет толковня, брат обнадёжил: нынче же, как представится случай, скажет о нём князю, попросит пристроить на службу при дворе.

Честно говоря, Володислав не ожидал, что случится всё это столь скоро. На следующее же утро явился в старые вдовушкины хоромы строгий отрок-бирич с княжеским повелением немедля ступать ему в дворцовые палаты.

С замиранием сердца шёл Володислав по переходам дворца. Вот здесь, кажется, срубил он в то утро княжеского гридня, здесь скрестил сабли с одним из Чагровичей. А вон тот самый поворот с глубокой нишей, за коей начинается тайный ход. В темноте чудились молодому боярину зловещие тени, слышал он приглушённый шепоток и бряцанье оружие. Становилось страшно. И вдруг в тишину и безмолвие это ворвался откуда-то сверху, растекаясь по мрачным переходам с чадящими факелами вдоль стен, тонкий, заливистый смех. Смеялись жёнки, спускающиеся по морморяным ступеням с верхнего жила. Внезапно возникло перед Володиславом улыбающееся лицо Болеславы, он вздрогнул, шатнулся, прислонился спиной к стене. Остановился, пропуская женщин, и сопровождающий его отрок. Болеслава, видно, узнала боярина. Вмиг исчезла улыбка с розовых уст, увидел перед глазами Володислав тёмный пушок над губой, заметил, как сморщила молодица остренький носик.

– Здрава будь, княгиня! – поклонился он ей в