Читать книгу - "Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец"

вновь посмотрел на Светлану Юрьевну. Она отошла еще на шаг назад, провалилась в снег на половину бедра, но продолжала смотреть на меня, и все так же тянула ко мне руку. — Глеб, — позвала она и на этот раз голос ее не был таким глухим. — Глеб, медленно, очень медленно отойди от тела Степы. Он мертв, и мы ему еже ничем не поможем. Не стоит губить себя. Отойди. Медленно. Очень медленно. Ты ездил на море? Помнишь, как вода тебе мешает идти? Представь, что ты в воде по самую голову, и так же медленно иди ко мне.

— Что за игры? — усмехнулся я, немного отодвинувшись от тела.

— Иди ко мне, Глеб, иди, — Светлана шагнула назад, оступилась, упала в снег. — Ничего, — крикнула она, бросившемуся к ней Волчку. — Ничего. Все хорошо, — она с трудом поднялась. — Глеб, быстрее. Иди ко мне, медленно.

— Так быстрее или медленно? — усмехнулся я.

— Ваша Светлость! Вашу мать! — голос ее дрожал. В нем был страх и практически отчаянье. И «Ваша Светлость» набатом зазвучало в моей голове. Я оглянулся на труп, увидел стоящего на его локте паучка, развеял его. Поднялся.

— Медленнее, — командовала Светлана Юрьевна. — Еще медленнее. Вот так, хорошо. Иди, иди! Не торопись. Молодец! Хорошо.

Я подошел к ней, остановился. Она широко улыбнулась и обняла меня.

— Ты справился. Ты молодец! — прошептала она мне на ухо, прижав к себе.

Я ничего не понимал и стал понимать еще меньше, когда Волчок подскочил ко мне и, не говоря ни слова, отвесил пинка. Да так, что я повалился на снег.

— Дурак, — выкрикнул он. — Разве ж можно так? — он сплюнул в сторону. — Эх расскажу Гришке — темную тебе устроим. А если Крестовскому, то и две, — он снова сплюнул. — Закурить бы сейчас, — Волчок сунул руки в карманы и отвернулся, злобно пнув снежную шапку, на верхушке торчащей из-под снега молодой елочки.

— Согласна с Волчком, — кивнула Светлана. — Не на счет курева, а на счет того, что ты, Глеб, дурак!

— Это почему? — я опешил. На моей памяти Светлана Юрьевна третий раз за три недели обращалась ко мне на «ты». И сейчас мне это обращение не нравилось.

— Да потому, что нельзя соваться к погибшему темному, тем более, если его убил другой темный.

— Другой темный? Почему? Кто-то из нас? Откуда?

Она правильно истолковала мои вопросы. Вздохнула, подошла ближе.

— Да, Глеб, другой темный.

Голос ее был пуст и мрачен, взгляд устремлен на медленно засыпаемое снегом телом Степана.

— Степа, был убит другим темным. Истинным темным. Разве ты не видишь, сколько энергии разлито вокруг? Разве не чувствуешь запах ее?

— Чувствую, — я кивнул, скорее потому, что она ждала этого от меня, чем потому, что на самом деле что-то чувствовал.

Вонь стояла знатная, она пробивалась даже через приложенную к носу варежку, она заставляла желудок сжиматься, грозя выпростать все, что было в него помещено. Дважды ей это удалось. Однако, я не думал, что так может пахнуть темная энергия. Нет. Тут что-то другое. Не темная энергия, я не раз и не два создавал паучков и не один из них не вонял, словно уже сдох.

Нам внушают, что темные стремятся подмять под себя весь мир. Нам говорят, что они сулят власть и богатство, нам горят, что они готовы предложить многое, вплоть до бессмертия. Темные конечно врут и бессмертия не будет, а на счет денег и власти вопрос спорный. Не царский же трон они обещают. Скажем согласился бы я так вонять всю мою бессмертную жизнь, работая в министерстве. И все равно каком. Командовать подчиненными и вонять. Ездить в дорогом экипаже и вонять. Кушать с золотых тарелок серебряными ложками и вонять. Ходить на прием к императору и вонять.

Я нет! Не согласился бы. Впрочем, менее принципиальных у нас много, и тех, кто смирится с вонью достаточно. Только министерств на всех не хватит. Да и не может шоколад вонять протухшей квашеной капустой. Он должен пахнуть восхитительно. Запах его должен заставлять желать вонзиться в него зубами, отдаться наслаждению полностью, побыть хоть немного счастливым.

Жевать же тухлую капусту сомнительное удовольствие.

А преследующие свои непонятные для меня цели темные предлагают шоколад. Они должны дать что-то веское, вкусное, желанное, иначе зачем они.

Я взглянул на Светлану Юрьевну. Она подняла голову к небу, и прищурившись смотрела как из темноты вылетают белые снежинки.

— Истинный темный? — спросил я. — Такой же, как сам Степа?

— Степа не истинный, — отозвалась Светлана после недолгого молчания. — Он был очень сильным магом, он был очень умным следователем. Он был очень хорошим человеком. Пока тьма не поработила его. Он никогда не был истинным. Он такой же как мы, он был лишь рабом тьмы. Ее инструментом. Но он отринул тьму. Не знаю, как, но отринул. Истинный темный рождается во тьме и с тьмой в сердце. Он не может отказаться от нее, он..., — она замолчала, вздохнула. — Я не знаю. Данилин объяснит тебе лучше.

Я сжал кулаки и зубы. Данилин! Опять Данилин! Да какого черта, все на Данилина? У меня столько вопросов, что у него жизни не хватит мне все рассказать, а, что Светлана, что Крестовский вместо того, чтобы хоть немного просветить, лишь больше запутывают.

Минуту я скрипел зубами и за их скрипом не услышал, как Светлана вновь начала говорить.

— Простите, Светлана Юрьевна, простите, — замахал я руками, привлекая ее внимание. — Не могли бы повторить, то, что говорили. Я задумался.

Она на мгновение замолчала, взглянула на меня полными слез глазами, кивнула и заговорила вновь, ловя кончиком носа снежинки.

— Когда гибнет темный, Тьма, что была в нем выплескивается наружу. Она будет искать нового хозяина, человека в которого можно влиться, даже без его воли. Но сил у нее немного и всего через несколько часов разум и желание жить умрут в ней, и она станет частью той, из которой ты делал пауков. Ты приблизился к телу, ты показал ей, что тьма в тебе есть. Она захотела тебя. Она захотела к тебе. И едва не захватила тебя.

— А что было бы, если бы захватила?

— Кто знает, но скорей всего ты бы стал одной из очень