Читать книгу - "Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец"

отвечая на них. Нет, не проще. Светлана вытащила из него почти всю энергию. Она забрала настолько много, что даже тело Крестовского не выдержало. Ему нужно было время, чтобы восстановиться. Хватило ему пару часов, пока мы блуждали по лесу? Сомнительно. Однако это Крестовский и от него можно ожидать всего.

— Входи, — скрипнул голос, неприятно, пройдя по нервам, заставив вздрогнуть. — Не выпускай тепло.

Тепло? Холодно тебе, тварь? Я сжал кулаки, глубоко вдохнул и шагнул внутрь. Я мог бы рвануть прочь из дома, не обращая внимания на отсутствие тулупа и сваливающиеся с ног сапоги, но бегать февральскими ночами по заваленным снегом лесам не хотел. Если Петр Андреевич задумал меня убить, то шанс уговорить его сделать это быстро есть, холод же будет убивать медленно. А мне было очень интересно, для чего господин граф меня ждал.

Шагнул, постоял, вдыхая отвратительную смесь запаха дорогого табака и ванили. Никогда не думал, что ваниль может так крепко пахнуть. Она перебивала и забивала собой все. Даже аромат табака едва ощущался в этом ванильном царстве. Может Крестовский совсем свихнулся, и теперь ванильные палочки курит?

— Дверь закрыть? — спросил я.

— Прикрой, — согласился Крестовский, выпустив еще один клуб дыма. — Но совсем не закрывай, вдруг еще, кто заглянет. Я, знаешь ли, люблю гостей. Ты не против подождать?

— Да ну, что вы, у меня вся ночь впереди. Можем ждать сколько угодно.

— Хорошо.

Над креслом поднялся очередной сгусток дыма, и я решился. Бросился к креслу, на ходу хватая со стола тяжелый подсвечник. Не знаю, чего я в тот момент хотел больше, проломить Крестовскому голову, или заставить его проглотить сигару.

Я замешкался лишь на мгновение, когда взгляд мой упал на лежащего у стены связанного котенка. Черный, с белой кисточкой на самом кончике хвоста, он с интересом смотрел на меня огромными желтыми глазищами. Крохотные лапки его связаны между собой и стянуты в пучок, голова перевязана так, что он может дышать, но не может открыть рта. Да и сам котенок привязан к деревяшке.

Сильная боль пронзила челюсть, рука разжалась, подсвечник выпал, в лицо пахнул аромат табака. И снова челюсть пронзает боль, на чей раз снизу. Клацнули зубы, скула заныла. Перед глазами пронеслись грязные балки потолка. Я чувствовал, как ноги мои отрываются от земли и вылетают из сапог. Инстинктивно расставил пальцы, не позволяя сапогам упасть, и в следующий момент спина врезалась в стену.

За спиной и голова. В глазах потемнело, дыхание перехватило. Воздух стал слишком густым, и омерзительно сладким со странным привкусом железа. Я не сразу понял, что в лицо мне дышит кто-то, от кого воняет табаком и ванилью.

— Зря ты так, — я не мог разглядеть лица, но чувствовал, что говорящий доволен, словно он только и ждал, когда я на него брошусь. — Ты ведь мог бы быть с нами.

Меня окатила сила. Темная, тяжелая, липкая, неприятная, но такая манящая. Я ощутил себя ребенком, стоящим в сапогах в заболачивающейся луже. Ноги уходят в грязь все глубже, грязь все липче, все тяжелее. Становится все страшнее, сердце стучит все сильнее, страх заполняет собой все естество. И в то же время, это так весело. Так здорово. Нервы напряжены, чувства обостряются, время замедляется. И вот ты уже видишь, как медленно падает перед тобой птичий пух. Ты видишь каждый волосок, ты чувствуешь, как он шевелится, ты можешь следить за ним. Но ты видишь его лишь сейчас, ты его не запомнишь. Ты ничего не будешь помнить, когда выйдешь из лужи.

Или не выйдешь.

Навалившаяся на меня темная сила была сродни грязи. Она не хотела отпускать, ей было мало быть на моих сапогах, ей надо было быть внутри меня. Ей нужно было быть мной. Она хотела стать мной.

Я отпрянул. Я не хотел, становиться темным, не хотел пускать в себя эту чуждую, злую силу. Хотел остаться собой. Я понимал, что она мне даст. Я стану сильнее, много раз сильнее, я смогу одолеть Крестовского одной левой. Я стану удачливее, я стану лучше. Я получу все, что захочу. Богатство, власть, женщины, я смогу получить любую. Любую! Я буду счастлив, пока не стану Степой.

А Степой быть я не хочу.

— Зря ты, — прохрипел темный и глаза его засветились красным. — Ты не представляешь, от чего отказался.

Он врезал мне в лицо. Удар сильный, точно в глаз, но не сказал бы что умелый, кулак слишком мягкий. Однако мне и этого хватило. Мир вокруг пошел рябью, стал расплываться, темнеть еще больше. Пока не остались только два огромных, желтых, глаза, смотрящие на меня, сквозь ножки кресла. За них я и зацепился.

Я смотрел в эти два огонька, и очень хотел, чтобы они не гасли ни на мгновение. Я молился, чтобы связанный котенок не моргнул. И он не моргнул. Он смотрел на меня внимательно, словно изучая. Словно от того, сумеет ли он не закрыть глаза, зависела его жизнь. И он не моргнул. И я не провалился в беспамятство.

По шее прошло что-то острое, оставляя за собой саднящий след на коже. Я слышал, что склонившийся надо мной что-то говорит, но разобрать, что не мог. Крестовский себе оправдания придумывает? Объясняет, почему он должен меня убить. Пусть! Мне не интересно. Я даже рад, что в голове гудит и я не разбираю его слов.

— Отойди от парня!

О, это я услышал. Узнаю Петра Андреевича! Голос твердый, командный. Такой голос не хочется слышать, но если услышал, то не подчиниться невозможно. В нем чувствуется сила и авторитет. И этот человек связал котенка? Существо не больше ладони? Либо Крестовский боится кошек, либо эта пушистая малышка очень сильный маг.

— Я сказал от парня отойди. Глеб, ты там живой? Подай знак, какой.

Туман перед глазами растаял, я увидел лицо склонившегося надо мной и это был не Крестовский. Петр Андреевич стоял чуть слева от двери, и никуда не торопясь заряжал пистоль. Второй был прижат к телу локтем.

Тот, кто склонился надо мной, зашипел, по-звериному осклабился, прошептал мне в лицо:

— Я вернусь. А ты еще пожалеешь.

Он выпрямился во весь рост, ухмыльнулся и отошел к креслу, а затем перешел и за него, став так, что закрыл ногой котенка от Крестовского.

— Глеб, мать твою, подай знак, хоть помычи, или я сочту тебя мертвым! — Крестовский и не смотрел на