Читать книгу - "Ход убийцы - Песах Амнуэль"

ее суждения. Как, кстати, и следователю Ниссану. Я-то знал Рони, и знал его страсть, если то, что он делал, можно было назвать страстью. Я знал, что он мог выставить человека за дверь, если тот предложил бы ему денег за молчание. Это был странный тип шантажиста, который никогда (я был уверен в этом!) не требовал за информацию вознаграждения. Он или держал свои сведения при себе, или сообщал о них тому, кого эти сведения касались, получая от этого чисто садистское удовольствие, или просто и без затей сообщал в соответствующие инстанции, оказав, кстати говоря, за последние годы немало подобных услуг разным государственным службам.

Я знал это практически наверняка, но я никогда не говорил об этом с самим Рони, и у меня, конечно, не было бы никаких доказательств, если бы следователь Ниссан вдруг выдвинул во время процесса обвинение в шантаже вдобавок к обвинению в убийстве. Предположение Нисаана о том, что Рони брал деньги, было вполне естественным для полицейского следователя. Возможно, этим обстоятельством объяснялось и желание его продолжить следствие. Все это логично.

Логичным (с точки зрения женской логики) было и предположение Шошаны. Я и сам думал об этом. Почему на лице Рони застыло выражение ужаса? Неожиданный инфаркт действительно очень пугает неподготовленного человека, и это естественно. Но — ужас, когда глаза выкатываются из орбит?

И если этот ужас — не следствие резкой боли в сердце, а напротив, ее причина, то что или кто появился в камере в тот последний момент жизни Рони?

Шошана убедила себя, что это был убийца. И опять житейская логика была на ее стороне. Если Рони знал многое о многих, мог ли быть в их числе человек, работавший в ту ночь в тюрьме на Русском подворье? Кто-то из охранников? Кто-то из полицейских?

Убийца, которого покрыл эксперт, поскольку знал, о ком идет речь? Нет, это глупость, не один же доктор Вакнин видел труп! Не станет же Шошана утверждать, что вся полиция Иерусалима подвергалась шантажу со стороны ее бедняги-мужа и вот, когда подвернулся случай… У полиции, если бы она того хотела и имела основания, были десятки возможностей заткнуть Рони рот, не прибегая к такому способу, как убийство заключенного в камере.

Чепуха.

Но только не для Шошаны, видевшей лицо своего мужа, обезображенное гримасой предсмертного ужаса.

Я не умею утешать женщин. Точнее, не то, чтобы не умею, но знаю, что утешать бессмысленно. Утешения вызывают новый приступ слез. Лучше дать человеку выплакаться, и тогда можно продолжать разговор, нужно лишь запастись терпением. Я раздумывал о словах Шошаны, а она продолжала плакать и, наконец, успокоилась, промакнула глаза платочком и закурила очередную сигарету.

— Надеюсь, — сказал я, — ты не станешь подавать в полицию жалобу.

— Именно это я собираюсь сделать, — четко сказала Шошана. — Рони убили, и я хочу знать, почему полиция покрывает убийцу.

Я тихо застонал про себя, представив следователя Ниссана, читающего это обвинение.

— Шоши, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно убедительнее, — это физически невозможно, ты понимаешь? Невозможно, чтобы доктор Вакнин скрыл факт убийства, если он его обнаружил — потому что при вскрытии присутствовало не меньше трех человек. Невозможно, чтобы охранник в тюрьме скрыл убийство, поскольку тело он из камеры выносил не один, при этом присутствовали по меньшей мере три человека, включая начальника тюрьмы. Я согласен, что Рони был страшно напуган, но это бывает при инфарктах…

— Нет, — твердо сказала она, — бывает не так. Я знаю.

— Хорошо, — согласился я. — Пусть его действительно что-то напугало до полусмерти, и это стало причиной инфаркта, а не наоборот. Представь, что ты впервые попадаешь в камеру. Ночь, темнота. Ты просыпаешься, воображая, что лежишь в собственной постели и вдруг обнаруживаешь…

Шошана отрицательно покачала головой.

— Ты сам веришь, что Рони мог только из-за этого?..

Я не верил, конечно, но в убийство ночью в тюремной камере я верил еще меньше.

— Ну хорошо, — сказал я, вздохнув. — Если ты уверена, что жалоба поможет тебе самой, подавай ее. Но об одном давай договоримся. Дай мне сутки времени, я попробую разобраться в ситуации под этим углом зрения. Выясню, кто работал в ту ночь. Кто из них знал Рони раньше и мог оказаться… мм… в сфере его интересов… Кстати, — вдруг вспомнил я, — уверен, что он не вел записей на этот счет, но вдруг… Ты еще не просматривала его бумаги? Его файлы в компьютере?

— Я ничего не понимаю в компьютерах, — покачала головой Шошана, — и в этих файлах. Но я подумала, что полиция может заинтересоваться, если следователь захочет выяснять… Я не хочу, чтобы после смерти Рони трепали его имя…

— Понимаю… — сказал я, — но…

— Я все уничтожила, — заявила Шошана с какой-то даже гордостью в голосе.

— Что — все? — не понял я. — Компьютер?

— Дискеты, — пояснила Шошана, — все, какие были в доме. Я их выбросила.

Я улыбнулся про себя ее наивности. Остался еще жесткий диск, остались компьютерные сети, Рони вполне мог держать свою информацию в одном из интернетовских доменов, как на счету в швейцарском банке.

Должно быть, я улыбнулся не только про себя.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — Шошана впервые за время разговора подняла на меня взгляд. — Я позвала Игаля, и он… как это… расформатировал жесткий диск.

Черт, эта женщина оказалась умнее, чем мне всегда казалось! Игаль Дорон был ее кузеном, он работал в филиале Ай-Би-Эм и с компьютерами, в отличие от Шошаны, был на короткой ноге. Если она объяснила ему, что хотела, то компьютерный архив Рони, если он вообще существовал, без сомнения, приказал долго жить.

— А бумаги Рони, — продолжала Шошана, ободренная моим взглядом, — я сегодня ночью выгребла из всех столов и отправила в мусор.

— Полиции это наверняка не понравится, — вздохнул я. — Следователь Ниссан будет вне себя.

— Плевать, — коротко сказала Шошана. — Я не знаю, кто из них убил Рони, но я не желаю давать им в руки материал, который им нужен.

— Ты не считаешь, — сказал я медленно, — что подвергаешь себя ненужной опасности?

— Плевать, — повторила она. — Какая опасность, о чем ты говоришь? Если бы записи Рони сохранились, то возможно… А так… Я ничего и никогда не знала.

— Полиция тебя обязательно спросит о том, почему ты уничтожила архив своего мужа.

— У меня была причина! Господи, Дани, я совершенно этого не ожидала… Совершенно! Мы жили с Рони… Мы хорошо с ним жили, я всегда была в этом уверена… Не знаю, что было в компьютере и на дискетах… не хочу знать… Но в бумагах, в записных книжках… там были имена женщин, ты понимаешь? У Рони