Читать книгу - "Пока воды Венеции тихие - Фульвио Эрвас"

прозвищу Жанна д’Арк, который, если верить синьоре Елене, поджег себя, потому что не сыграл в лотерею счастливые числа. И совсем не из-за любви – впрочем, кто бы мог знать наверняка?

Стуки ходил взад и вперед по набережной Дзаттере, заставляя разлетаться стайки воробьев, сидящих по краям канала, словно воздушные гимнасты на трапеции.

– Он снимает какую-то конуру на Калле-делла-Ка-Матта, это по пути к району Санта-Марта, – раздался голос агента Брунетти.

– Замечательно! – ответил инспектор.

– Ну что, чемоданы собраны? – спросил Стуки, когда Жанна д’Арк наконец открыл ему дверь после почти полдюжины звонков.

– Мы уезжаем сегодня вечером, инспектор. Мне очень приятно, что вы зашли со мной попрощаться. Хотите, сходим к Моргану, выпьем по последней рюмашке в вашей компании.

– Почему бы и нет? Заодно и поболтаем.

Стуки решил начать издалека: с чувства, которое заставило страдать этого мужчину. Попытаться сжечь себя заживо от любви к женщине! До этого друзьям никогда еще не приходилось вести такой глубокий разговор. Инспектор Стуки чувствовал, что в этой ситуации нужно действовать чрезвычайно деликатно – все-таки огонь есть огонь.

– Она из Голландии, – начал рассказывать Жанна д’Арк, избегая взгляда Стуки, – жила с родителями и братом на корабле, стоявшем на якоре в порту Венеции. Судно было их домом. Семья путешествовала по морям, надолго останавливаясь в приморских городах Европы. Они пробыли в Венеции год.

– Еще бы! В таком-то городе! – воскликнул инспектор.

– Венеция им очень нравилась. Мать хотела остаться здесь подольше, может быть, еще на год, но судном управлял отец, который, наверное, боялся, что якорь заржавеет. Поэтому одним прекрасным утром он приказал всем собираться в дорогу.

– И эта новость потрясла вас до глубины души.

– Мы встречались с ней почти восемь месяцев, и она ни слова мне не сказала. Помню, я стоял на пирсе и старался привлечь внимание девушки: мне хотелось пригласить ее на прогулку. Вдруг вижу: судно начинает слегка вибрировать и медленно отходит от пристани.

– Как топором отрубила, – откликнулся Стуки.

– Пока корабль все дальше удалялся от берега, я безостановочно махал ей рукой. Рядом со мной одна женщина что-то чистила на пирсе, возле нее стояла бутыль с денатуратом. Я хватаю эту бутылку и бегу, бегу по пристани насколько хватает сил, чтобы…

– …поджечь самого себя.

– Я думал, что так она меня точно заметит. Как горящий в ночи факел…

– Те, кто уходят, часто предпочитают не оглядываться назад, – произнес Стуки.

– Я потерял сознание и ударился лицом о доски причала. Я, знаете ли, не выношу боли.

– С болью ужиться нелегко. Ваш дедушка тоже стал ее жертвой.

– Магистрат?

– Да. Между прочим, очень известная личность в городе. Я много о нем наслышан.

– Это правда. Мой дедушка был необыкновенным человеком. А еще он очень меня любил. Конечно, не так, как водную сеть Венеции, за которой следил.

– Представляю, какая это ответственность.

– Двести семьдесят тысяч квадратных километров водной поверхности. Крестоносец. Сейчас таких нет.

– «Оплот. Шахтер из Кандии»[77].

– Да, это был один из его самых любимых литературных персонажей. Если бы у моего дедушки были такие же крепкие плечи, как его моральные убеждения, он достиг бы замечательных высот в спорте.

– Расскажите мне больше о вашем дедушке. Каким он был?

– Может быть, я говорю так, потому что все еще люблю его. Мой отец его терпеть не мог. Он считал, что тот был излишне жестким и слишком принимал себя всерьез. Дедушка был очень верующим человеком: каждое воскресенье его можно было встретить в церкви Сан-Франческо-делла-Винья. И это тоже не нравилось моему отцу.

– Представляю, как страдал ваш дедушка, когда с вами случилось такое несчастье.

– Это произошло двенадцатого июля девяносто седьмого года. Мне было двадцать два года. Если бы это было в его власти, дедушка собрал бы по миру всех голландцев и…

– Что?

– Конечно, когда дедушка выходил из себя, он наводил ужас. Придя навестить меня в больницу, он сказал: «Ты, конечно, псих. Но тот, кто так заканчивает историю любви, будь то мужчина или женщина, не достоин называться человеком».

– Красиво.

– Да уж. И самое главное – не поспоришь.

– Однако ваш дедушка никогда не причинил бы вреда никому из туристов. Или я ошибаюсь?

– Нет, конечно. Письма, которые он отправлял в редакцию, были всего лишь мистификациями. Он любил пошутить, чтобы заставить других задуматься. В последние годы мы писали эти письма вместе. Так весело!

– А их не публиковали.

– Нет. Нельзя слишком иронизировать над туристами.

– Кажется, я начинаю понимать, почему вы стали специалистом по оползням и камнепадам.

– Я делаю все от меня зависящее, чтобы никто от них не пострадал.

Инспектор Стуки почти не слушал Моргана с его рассказами о ловушках на женские сердца в последние перед отъездом дни и о тех, которые он намеревался расставлять вдоль побережья Мадагаскара среди туземок и наследниц французских колониалистов.

Инспектору крепко впечатался в память образ старого командора шлюзов и дамб, управляющего приливами и отливами. Стуки представил, как тот шагает вдоль каналов Венеции и плачет при виде сузившейся и загаженной мусором лагуны, будто этот удивительный человек кожей чувствовал страдание каждой капли воды, которая текла по поверхности земли или просачивалась вглубь.

– Не забывайте народную мудрость, – сказал им Стуки на прощание. – Кто едет в дальние края, обязательно меняется. А тот, кто уезжает дураком, таким и остается. Привет Мадагаскару!

Это остров вызывал у инспектора горячий интерес, как и Коста-Рика. Впрочем, как и весь мир.

* * *

– Тереза, я хочу подарить тебе этот веер, надеюсь, ты на меня за это не рассердишься. Он пропитан охлаждающей жидкостью и действует на все виды гормонов. Так ты сможешь сохранять спокойствие и не отвлекаться, пока я буду рассказывать тебе обо всем, что понял.

Стуки и агент Брунетти обошли по периметру площадь Санта-Мария-Формоза, затем женщина потащила инспектора на скамейку и раскрыла веер с нарисованными на нем иероглифами

– Я вернулся на Кампо-Сан-Поло, где живет Микела, со всеми теми фотографиями погибших туристов, которые ты мне дала. И я клянусь тебе, я тебе клянусь, – воскликнул Стуки, – я был уверен, что местные жители узнают на фотографии Берге. Я не сомневался, что банкир вел и там свой бизнес, а квартира Микелы как раз подходит к случаю.

– Знаешь, это похоже на правду. Жюппе наверняка продал бы квартиру норвежцу, потому что ему как владельцу квартиры уже почти два года не удавалось выселить оттуда жену инспектора Скарпы.

– Верно, с тех пор как она осталась одна в этой квартире, – продолжил Стуки. – И действительно, как только я показал фотографию Жюппе, официант из бара на площади узнал в нем мужчину, с которым спорила Микела. Я