Читать книгу - "У фортуны женское лицо - Валентина Демьянова"

чтобы играть роль «рыцаря без страха и упрека», и достаточно тверд, чтобы безжалостно расправляться со своими врагами. А «доброжелатель», проинформировав власти о грозящей ей опасности, тут же предложил путь нейтрализации Говорова. «Нужно объявить его сумасшедшим, – подсказал он. – В обществе не возникнет вопросов, всем известно о его ранении в голову. А поскольку нрав у Говорова вспыльчивый, то скандал обеспечен, и это будет повод его изолировать».

Меня удивил не сам донос. В конце концов, чему тут было удивляться? Человеческая подлость существовала всегда, и прошлые времена в этом отношении ничем не отличались он наших. Меня поразила подпись! Аполлинарий Петрищев! Друг детства! Полли!

Наташа

Утром меня разбудил громкий голос Сурена, который пытался поднять Романа. Предвидя, что скоро разгорится скандал по поводу того, кому готовить завтрак, я прихватила полотенце и исчезла. Нашла укромное местечко и, осторожно щупая дно ногами, вошла в воду. После ночи она показалась холодной, поэтому плавала я недолго. Заледенев, выбралась на берег и, громко клацая зубами, потянулась за полотенцем. Вздрогнула оттого, что за моей спиной раздались громкие аплодисменты. Поодаль, привалившись спиной к дереву, стоял Роман. От неожиданности я сначала замерла, а потом с гневным воплем «Гад!» кинулась назад в воду. Роман захохотал.

– Ты чего приперся, придурок?

– На тебя поглядеть! Я ж не знал, что ты пугливая!

– Теперь знаешь! Вали отсюда!

Предвидя грядущие неприятности, я забралась поглубже в воду, и тут из дальних кустов раздалась команда:

– Роман, иди к машине!

Самого Сурена видно не было, но голос слышался отчетливо. В нем не было ни гнева, ни раздражения, но Роман подчинился. Нехотя отлепившись от дерева, он медленно поплелся в сторону лагеря. Некоторое время я еще понаблюдала и, только поверив, что ушли оба, выскочила из воды. Мне потребовалась минута, чтоб натянуть спортивный костюм. Плохая защита, но одетой я чувствовала себя увереннее.

Когда вошла во двор, Сурен с Романом возились возле фонтана. Вид у обоих был хмурый, и оба сделали вид, что меня не замечают. Я схватила лопату и присоединилась к ним. Тоже молча.

Из-за плохого настроения трудились с таким остервенением, что с работой справились быстрее, чем можно было ожидать. Освобожденный от мусора фонтан представлял собой литую чашу с патрубками для пуска воды по кругу и люком в центре.

– Ну и зачем мы горбатились? – язвительно поинтересовался Роман.

– Чтобы знать, что здесь находится! – отозвался Сурен, и по тому, с какой силой он вогнал лопату в землю, стало ясно, что его уже начинает выводить из себя постоянное брюзжание водителя. – Тащи лом!

Роман, что странно, рысью бросился выполнять приказание. Выхватив принесенный лом, Сурен попытался поддеть заржавевший край крышки. Она не подалась, и ему пришлось хорошенько поднатужиться, прежде чем крышка сдвинулась. Три головы, чуть не сталкиваясь лбами, склонились над открывшимся колодцем со скобами в стене.

– Неужели нашли? – выдохнул Роман.

– Посмотрим! – осадил его Сурен и скользнул вниз. Осмотр много времени не занял. – Это канализационный колодец, он никуда не ведет, – сообщил он, выбираясь наверх.

Анна

Судя по тому, что вскоре в Ольговку в сопровождение врача и десятка гайдуков явился Петрищев, донос возымел нужное действие. Бывший друг объявил Захару, что указом его величества над ним устанавливается опекунство. Опекуном назначен он, Аполлинарий.

Картину того, что произошло потом, прояснило вложенное в папку письмо врача:

«...обстоятельства данного дела имеют не совсем обычный характер. Представь себе, брат, я внезапно был вызван самим генерал-губернатором, и тот недвусмысленно дал понять, что над Говоровым должна быть установлена опека. «Высочайшее повеление, – сурово изрек он и погрозил мне пальцем. – К сожалению, сей человек принадлежит к знатной фамилии. Его домашний арест может вызвать в свете ненужные толки. Ваша задача – засвидетельствовать болезненное состояние ума Говорова».

Я Говорова никогда раньше не встречал, а он, оказывается, весьма хорош собой. Огромного роста, с приятными чертами лица и смоляными вьющимися волосами. А главное, он не произвел на меня впечатление сумасшедшего! Правда, услышав указ, впал в буйство, но его можно понять. Сообщение, что тебя объявляют сумасшедшим, лишают права распоряжаться собственным имуществом и сажают под домашний арест, любого бы привело в ярость. Его пытались скрутить, но этот гигант оказал столь яростное сопротивление, что усмирить его смогли только ударом по голове. Говоров потерял сознание, и тогда его уволокли прочь. Наблюдать эту сцену было страшно...»

Бегло пробежав глазами описание медицинских процедур, примененных доктором к Говорову, я натолкнулась на другой любопытный абзац:

«Подопечный был заперт в комнате, а мы пошли осматривать дом. На самом деле, брат, это не дом, а дворец, убранство коего меня поразило. Гобелены старинные, фарфор китайский, картины! Я не знаток, но даже мне понятно, что им цены нет! И содержится все, представь, в образцовом порядке! Слуги так вышколены, позавидовать можно. Если Говоров и сумасшедший, болезнь никак не сказалась на его способности быть рачительным хозяином».

Следующее письмо также было написано врачом, но полтора года спустя.

«Дорогой брат, тем, что я собираюсь рассказать, могу поделиться только с тобой. Не следовало бы, конечно, вовлекать тебя в эту историю, но молчать нет сил. Помнишь, меня приглашали в Ольговку? Так меня туда снова возили. Явился Петрищев и заявил: «Здоровье моего подопечного ухудшилось, нужна помощь». Помня, как выглядел Говоров в нашу прошлую встречу, я не очень ему поверил, но все же поехал. Как ты понимаешь, выбора у меня не оставалось. В слишком высоких сферах вершилась судьба несчастного Говорова.

В Ольговку приехали в сумерках. Всю дорогу с неба сеял мелкий дождь, соседство в лице Петрищева не радовало, и я, забившись в угол кибитки, дремал. Проснулся от окрика: «Кто?!» Высунувшись наружу, увидел, что рядом с кибиткой возвышается фигура гайдука. «Свои!» – раздраженно отозвался Петрищев. Когда мы въехали во двор, он неприветливо предложил: «Выходите, придется немного пройтись». Выбравшись наружу, я затоптался на месте, оглядываясь по сторонам. Увиденное меня потрясло. Прямо передо мной возвышался дощатый забор! Он стоял почти вплотную к дому и высотой достигал второго этажа. Входом в эту крепость служила небольшая дверь, запертая на замок. «Что это?» – не сдержавшись, воскликнул я. «Высочайшее повеление», – равнодушно отозвался Петрищев, доставая из кармана ключ. Я посмотрел на него с недоверием. Не может быть, чтобы наш всемилостивейший император был столь жесток! Не мог он в своем желании наказать Говорова зайти так