Читать книгу - "Нерасказанное - Ritter Ka"

советую.

Симон крутит ободок бокала:

– Павла знаю. Вместе гадость красную били.

Николай откидывается на спинку. Устало:

– Я за тебя заказал. И при Евгении.

Павел колеблется, но слышит меня.

Я сейчас с ним.

Но в саму власть не пойду.

Нечего там делать.

Я уже свое.

Твоя очередь.

Николай вытирает пальца салфеткой.

Между прочим:

— А о Володе с Шаповалом знаешь?

Симон не поднимает глаз: – Нет.

— Вот только.

(Глоток кирки.)

Николай с хищной улыбкой:

– А Шаповал живет с кем хочет.

Не то что ты, Малыш.

Женщину свою под Володью подложил…

Леночку.

Был бы в Киеве, себе забрал! Такая красота!

Саймон усмехнулся:

— Пусть занимаются сексом как хотят.

(нем. Да пусть е...ься, как им нравится.)

Николай встает.

– Иди к Павлу. Договорись.

Если не немцы, то красные тебя прибьют.

Уходит.

Симон остается.

Смотрит на бонбоньерку.

ПРИМЕЧАНИЕ. Кондитерская "Жорж" во время советов. оккупация превращена в "Детский мир". В 1941 году здание было взорвано советами. Архитектор здания В. Городецкий.

V. ОПЫТ (Симон)

Полтава, 1896-97 гг.

Симона 17-18 лет.

V-I. СМЕРТЬ

Саймону 17 лет.

В последний раз видел его в декабре 1896 года. Снег еще не выпал, земля утопала в ледяных лужах.

Нижняя комната.

Митрополит в кресле.

Руки белые. Как у дохлой рыбы.

Кожа потрескалась.

Под глазами серые круги.

Как лягушка.

Ряса на брюхе, как баллон.

Ноги дергались.

— Высокопреосвященнейший…

Наверное, ослеп. Глаза мутные.

— Все из-за тебя. Проклятый мазепинец. Не зря про твоего демона каждый день анафему…

Симон не ответил.

— Подойди.

Не подошел.

Палач шептал:

— Сядь.

И Симон сел. На ворсовый ковер.

Ждал утра.

Больше его не видел.

Через месяц:

«Горе. Умер. Внезапная остановка сердца».

Палач был в аду.

V-II. НИКОЛАЙ

Полтава, апрель 1897 года.

Симона почти 18.

В афишах: "Выступление о языке и образовании. Вход свободный". Все знали. Михновский.

По завязке. Студенты, гимназисты, учителя. Женщины в шляпках.

Симон в рясе. В тени.

Николай вышел.

Высокий, ровный, прекрасный.

Выступление влюбляло.

Раз и навсегда.

– Украинский язык должен быть в школе, – сказал он.

— Потому что без языка нет народа.

— Потому что мы не русские.

- И не "малоросы".

— Дети должны читать «Кобзаря», а не пушкина.

Симон тронулся.

Резко.

Ставь под сцену. На свет.

Сверлил Николаю глазами.

Не отворачивался.

Сыграл это как роль.

Перехватывал его взгляд.

Немного шарился.

Намеренно.

Вправлял прядь.

Дёргал рукава.

Серебряное кольцо с фианитами.

Николай кончил.

Тишина.

Симонов выход.

Черное платье-ряса.

Белая челка.

Сам-один.

Начал хлопать.

Над головой.

Стоя. Долго.

Все заметили.

Задумались.

Присоединились.

Кто-то сунул в карман:

«11 вечера. Приходи, малыш».

Постучал. Темно.

Николай ждал.

– Хочешь к нам?

Тренируй уверенность.

Из-за других.

Ищи женщину. Находи подходы. Все.

Только сифилис не подхвати.

V-III. ИССЛЕДОВАНИЯ

Полтава. Май 1897г.

Саймон 18.

[ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ]

- Приходи. Ты хороший парень.

У нее пахло чаем. А еще творожной запеканкой. Она была в рубашке и сундуке. Косы расплетены. Немного старше.

– Заходи. Но всего не научу, – улыбнулась.

— Да, ясно, — ответил.

Кивнула.

Смотрел на ее лицо. на кожу. На углы губ, когда хлебала чай.

– Что-то не так? - Спросила.

– Хочу запомнить.

– Что?

– Как выглядит женщина.

Она долго молчала. А потом сказала:

— Ну, раздавайся, чудак.

- Мне говорили, надо учиться, - сказал он.

- ВОЗ?

– Николай. Говорил: "не бери, а исследуй".

Она засмеялась.

– У вас там в семинарии интересные предметы, я вижу.

Когда коснулся ее плеча, спросил:

– Это не больно?

- Нет.

— А тут?

Она удивилась.

– Что хочешь узнать?

— Ну… после родов, швы…

Тишина.

– Были, – сказала она. — Долго не зажило. Мужчина не мог дождаться. Рвал все. Шили заново.

Прикасался осторожно.

Спрашивал.

Ждал реакции.

Слушал дыхание.

– А ты сам… было? – спросила она тихо, когда он поцеловал ее плечо.

– Было. Но неверно.

Она не спрашивала.

– Ты первый поинтересовался, – сказала она позже.

– Чем?

— Хорошо ли мне.

Он подумал и сказал:

– Так а как?

Очень странно: ее тело не застыло с этим костлявым семинаристом.

С мужем было стыдно.

С ним нет.

"Да - хорошо?"

"А тут - можно?"

Она под ним. Лежит немного в сторону.

Он медленный.

Сосредоточен.

Глаза не отводит.

Не ускоряется.

Спрашивает, почти в шепот:

– Можно?

Она удивленно смотрит.

– У тебя. Можно?

Гладит его по шее.

– Впервые такое слышу. Да. Мне матку вырезали.

Кивнул.

Вошел полностью.

Охватила его бедрами.

Дальше не контролировал.

Она вскрикнула.

Сжала его до боли.

Выгнулась.

– Это все? Теперь я?

Кивнула. Дождался.

Уперся лобом їй в плече.

Содрогался. Долго. Молча.

Потом курил и думал.

Ничего это в его жизни не изменило.

Прочь совсем.

[ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ]

Полтава. Лето. 1897, дачи на р. Псел.

Каникулы.

У реки. Песок. Простыня. Тростники. Никого. Сами чайки и золы.

Солнце танцует на лице.

Кружева с листьями.

Мокрые выгоревшие пряди. Босой.

Песок на губах.

Рубашка расстегнута.

Раскинулся во все стороны.

Рядом миска со сливками.

Девушка в веснушках, как он. Подняла ноги.

Юбка закатанная, голые колени.

Вынимает косточки.

Вытирает руки полотенцем.

– Хватай! – она бросает.

Слива падает ему на грудь. Течет. Не вытирает. Взмахнул осу.

Он улыбается. Закрывает глаза. Затем смотрит. Она его разглядывает.

– А тебе… уже делали… приятно?

Она пододвигается.

Он думает. Глаза. Потом качает головой.

– Мне. Никогда.

– Тогда буду первая. Запомнишь.

Миску в сторону, на траву. Наклоняется. Ее волосы золотистые, густые, падают ему на живот. Лощет. Он дергается. Выдыхает.

Расстегивает. Стягивает ему штаны.

– Ну ты худой! Что, из балета?

Улыбается.

– Почти. Театр. Кормят плохо.

Глаза закрывает. Потом снова смотрит. Ее юбка колеблется от ветра.

Запах слив, пыли, солнца.

Запускает пальцы в волосы.

Это настоящее?

Что с ним?

И тогда замечает.

Его пальцы на ногах. Сжимаются.

Бессознательно.

От счастья.

[ЗИМНЯЯ СЕССИЯ]

Январь 1898 года.

Рождественские каникулы.

Николай явился неожиданно.

Сидел в чайной. Развалился.

Как у себя дома, сигарета, чашка.

Симон вошел, скинул фуражку.

Лицо чистое без сыпи.

Усы не растут.

Голос низкий. Но не закаленный.

– Я уже с опытом, – сказал, садясь напротив.

– Ха! — Николай загремел, так что стекла затрещали. - Маленький. Не для этого тебя держу.

Подошла официантка. "Чего хотите?"

"Тебя, мала, сколько из меня?" Захохотал Николай, обнял ее между чулками и нижним, сидя, не дожидаясь ответа, хлопнул и толкнул, чтобы шла и не мешала. "Я еще зайду к тебе, не грусти, киску."

Симон молчал.

Глаза не отводил.

– Хорошо. Слушай. Есть старый генерал. Имеет список. Наши там. Будет обыск. Добраться не можем. Он, собака, подлый. Нет блуда. Нет долгов. Ничего нет.

Пауза. Склонился поближе, повеяло табаком и морозом из шинели.

— Но есть сынишка. Из Берлина. Каникулы. Гимназист, таков твой стиль.

Симон молчит. Сжимает кровавые четки.

— Заходит в батюшку свободно. Понимаешь?

— То есть?

Николай хохочет.

— Ты как взрослый? Или нет? Все. Есть две недели. Потом уедет на Райх.

Проходит полмесяца.

Николай в Полтаве.

Встречаются.

Симон вытаскивает из кармана скомканный лист.

- Список. Как просили.

Николай аплодирует.

Трепещет по волосам.

Щипает за щеку.

– Вот молодец.

(Пауза)

— И с какого раза упали берлинские ворота?

Симон молчит.

Сжатая челюсть.

Николай наклоняется поближе.

— Вы с ним читали Фауста?

Саймон, стих:

- С третьего.

Хруст бумаги.

Николай рвет список. Еще раз. Еще.

Вздыхает в лицо Симону.

Того уже трясет. Он резко возводится. Ударить.

— Офелия чертова... — Николай затянулся, посмотрел на него как на товар. На ярмарке.

— Что ты корчишь из себя Ungevögelte (нем. девицу). Я ведь могу и по-другому.

Пауза.

Выдох дыма прямо в лицо Симона.

– Слушай, ты. Имеешь в руках

(Пауза, взгляд на Саймона)

… нет… не в руках…

четыре туза. Тебя хотят все: девки, их мамаши, ребята, их батюшки.

Ты знаешь. Сам. Я вижу.

Улыбнулся.

– Не стесняйся. Главное не тешь себя мыслью, что тебе есть куда спрятаться.

Такого нет.

Ты наш, солнышко.

Погасил сигарету пальцами.

– И не исчезай. Возьмем тебя в партию, Лореляй.

> ПРИМЕЧАНИЕ. Лореляй – русалка в нем. фольклоре, сидящий на скале, сладко поет,