Читать книгу - "Пока воды Венеции тихие - Фульвио Эрвас"

когда-то жил уполномоченный магистрата по водным делам, разбегались тоненькие трещинки тени. Инспектор Стуки поговорил об этом уважаемом человеке с хозяином бара на площади и с несколькими пожилыми людьми, сидящими за барным столиком. Затем Стуки позвонил адвокату и инженеру – двум своим хорошим знакомым еще по старым временам. Оба охарактеризовали чиновника несколькими емкими прилагательными: безупречный, честный, неподкупный, решительный. Иными словами – человек старой закалки. Возможно ли, чтобы при его руководстве существовала преступная группа, члены которой похищали на улицах Венеции незадачливых туристов и за неподобающее поведение приговаривала их к вечности в холодных водах лагуны?

По просьбе инспектора агент Брунетти раздобыла имена и номера телефонов дежурной бригады вапоретто последнего ночного рейса. Несмотря на сдержанность матроса, Стуки удалось вытянуть из него кое-какие невнятные признания. Между набережной Дзаттере и комплексом Дзителле[71] на острове Джудекка гораздо больше движения наблюдалось ночью. Особенно много было молодежи, ночующей в хостелах.

– Среди гуляющих местные попадаются?

– Совсем немного.

Потом Стуки отправился на площадь Иезуитов. Он подождал, пока в квартире Скарпы погаснет свет. Через минуту его друг вышел из дома. Стуки немного проводил его, оставаясь незамеченным, а затем вернулся к дому и затаился у входной двери.

Инспектор Скарпа проделал большую работу по расследованию дел о погибших туристах. И вдруг, по неведомой причине, решил все бросить. «Этот оболтус во что-то вляпался», – подумал Стуки. Сам он решил во что бы то ни стало продолжить расследование. Но как это сделать? Антимама! Как?

Инспектор Стуки дождался, когда поздно ночью вернулся Скарпа. В полном одиночестве, как чайки, неподвижно сидящие на верхушках свай, расставленных вдоль Венецианской лагуны. Ощущая некую внутреннюю тревогу, Стуки поспешил в ближайший бар и обратился к одной из девушек, сидящих за столиком:

– Вы бы не могли позвонить для меня по этому номеру телефона и попросить Микелу? Это вопрос жизни и смерти, – добавил Стуки, подыскав самую очаровательную из своих улыбок.

– Микела здесь больше не живет, так ответил мне мужской голос, – сообщила девушка Стуки, взглянув на него понимающим взглядом.

Значит, у его коллеги с женой не просто какие-то проблемы. Они разъехались. В голове у Стуки сложилась вполне определенная мысль, но какая-то часть его разума все еще отказывалась ее принять.

Дорогая редакция!

Трансформация была внезапной: куда-то исчезли голуби.

Больше никаких голубей на площадях Венеции. И на крышах, карнизах, проводах и колокольнях их тоже нет.

Владельцы химчисток и прачечных опечалились: резко уменьшилось количество смущенных элегантных синьор, заходивших буквально за несколько минут до закрытия, чтобы удалить следы бомбардировок, которым они подверглись, любуясь заходом солнца. Бомбардировщики, летящие в закат. Тихие и безжалостные. Продавцы птичьего корма впали в меланхолию, устав напрасно размахивать перед гуляющими пакетиками с зернами. Горожане стали смотреть на них с сочувствием, позабыв антипатию, которую в былые времена вызывали уличные торговцы: ходили слухи, что последние бойкотировали кампанию городской администрации по регулированию численности голубей, тайно завозя в город крепких и выносливых деревенских птиц.

Над головами многих индивидуальных предпринимателей пронесся ледяной ветер банкротства. Больше никому не были нужны их гениальные изобретения: покрытые острыми шипами и колючками приспособления и инженерные конструкции для защиты венецианских балконов и карнизов от птиц. Место этим артефактам теперь было в музеях в качестве материальных свидетельств цивилизованной и трудолюбивой эпохи. В результате детям большого числа незадачливых ремесленников было отказано в возможности получить университетские дипломы, несмотря на то что их родители так много способствовали созданию неповторимого архитектурного образа Венеции.

Город больше не патрулировала служба по ограничению численности птиц, оплачиваемая администрацией города. Служащим попросту перестали платить заработную плату, ведь на улицах больше не находилось окоченевших трупиков голубей, не выдержавших стратегий демографического сдерживания, и, соответственно, уборка была не нужна.

Потом появились они. Чайки.

Это были биологические организмы иной природы, безразличные к вызывающему жалость упорству торговцев кукурузой. Эти птицы покрыли водную поверхность каналов, но почти сразу же почувствовали, что драться в маслянистой жидкости из-за отбросов не очень-то приятно и совсем не элегантно. Чайки стали пробираться на улицы и площади Венеции и бросаться на объедки и пакеты с мусором. День и ночь раздавался стук клювов по жестянкам и консервным банкам. Птицы прогуливались по городу, как благородные джентльмены, приглашенные на свадебный обед: пальцы за бортом сюртука из перьев, и в кармане дарственная на эту новую экологическую нишу.

Увы! Где теперь те бедные романтики и неисправимые мечтатели, которые бегали по улицам с криками восторга от того, что увидели венецианских голубей? А старомодные открытки и старые фотографии с изображением этих птиц? Пожелтевшие от времени снимки, на которых на фоне устремленной в небо колокольни видны точечки зерен, рассыпанные по площади Святого Марка или подброшенные к небу. Эти фотографии продавались с особыми церемониальными ритуалами. Существовал даже подпольный рынок пикантных снимков, на которых обязательно был изображен голубь.

Когда крысы начали летать (точнее, подпрыгивать), раздался вздох облегчения. Именно так: легкий, но уверенный вздох облегчения. Крыски поднимали бусинки глаз к небу и в необычайном возбуждении перебирали лапками. Длинный пробег вдоль набережной канала, чтобы набрать скорость, необходимую для того, чтобы оторваться от земли, и вдруг: прыжок, мгновенное передвижение в воздухе, по инерции, скорее всего, и вслед за этим – неизбежное падение. Длящийся долю секунды, но уже полет. Такое поведение животных вызывало жалость, граничащую с нежностью. Горожане с трепетом следили за попытками крыс взлететь. Это было почти как антигравитационное вынашивание, зародыш полета. Люди кусали губы, переживая, словно перед взлетом воздушного шара, как будто желая взглядом подтолкнуть животных ввысь – к карнизам, к крышам, к небу.

– Вон они! Смотрите! Летают! – кричали прохожие.

У людей вызывала умиление даже временная мутация шерсти, из-за которых крысы становились похожими на сурков. Они летают!

Вскоре животные достигли способности держаться в воздухе в течение нескольких мгновений: эдакие мохнатые самолетики, серо-бурые воздушные змеи. Конечно, приземление еще было рискованно: крысы касались земли задними конечностями и подпрыгивали, раскачивая зад. Они сразу же принимались тормозить передними лапками и пробегали несколько шагов, продолжая спотыкаться.

Нужно признать, что иногда внешний вид летающих грызунов – шея и хвост напряженно вытянуты параллельно земле – вызывал необъяснимое чувство беспокойства. Наверное, потому, что их приобретенное умение планировать в воздухе до сих пор еще остается необъяснимым.

Анатомические исследования выявили изменения в костной структуре животных. Кости стали легкими, как птичьи. Верующие люди утверждают, что добрый Бог, как стеклодув, наполнил кости крыс особыми пузырями и растянул череп и шею – и вообще