Читать книгу - "Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов"

наверняка каждый по‐своему вас удивим.

* * *

Любовь Евгеньевна Озеркина сидела в допросной, гордо выпрямив спину. Но когда к ней завели закованного в наручники Слепокурова, наблюдавшему из‐за стекла Гурову показалось, что ее ударили по хребту.

Егор же сосредоточился на коротковатых пальцах своих рук, сложенных на столе.

— Твой прекрасный принц, мам, — сказал сидящий напротив Любови Евгеньевны Глеб.

— В тебе просыпается литературный дар рода, — откликнулась она. — Может, возьмешься за перо, пока я отбываю срок, сын?

— Твой пример еще в юности научил меня, что лучше арестовать сказочника, чем стать им.

— Добрый вечер, — поприветствовал собравшихся Гуров. — Мы все здесь, чтобы прояснить некоторые моменты.

— Как же вы туго соображаете, — пробормотала Озеркина, — если еще не все поняли.

— Может быть. — Гуров открыл папку с материалами одного из присланных выборгскими, томскими и казанскими коллегами дел.

— Егор Иннокентьевич…

— Да‐да, — с готовностью откликнулся Слепокуров.

— У меня фотографии из городов, где были совершены коррелирующие с вашим преступным почерком нападения на женщин в период вашей учебы в аспирантуре.

Егор бросил беглый взгляд на фотографии четырех девушек:

— Впервые их вижу.

— Хорошо. А сам типаж вам никого не напоминает?

— Робин Эллакотт, рыжую подружку детектива Страйка из книжек Роулинг. — Он кивнул на Озеркину. — Вон у нее на даче полно!

— Девушки похожи на мою сестру Искру, — прошептал Глеб, стараясь не выдавать волнения.

— Вот здесь, — продолжал Гуров, — жертвы убийств в городах, куда вы ездили вслед за вашей сожительницей. — Сыщик специально использовал этот слово, что уязвить хотя бы Озеркину. — Егор Иннокентьевич, вам есть, как психологу, изучавшему феномен насилия, что сказать о виктимологии субъекта?

Слепокурову явно польстило упоминание его академических достижений. Он грациозно взял стопку фото и внимательно рассмотрел их.

— На мой взгляд, очевидна тяга к миниатюрным рыжеволосым голубоглазым почти нимфеткам, а что?

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал Гуров, — что так бывает, когда жертвы являются суррогатами сексуального объекта желаемого, но по каким‐то причинам недосягаемого для преступника?

— Допустим.

— Это могут быть авторитетные фигуры вроде матери или даже бабушки?

— Безусловно, — развел руками Слепокуров. — Эдипов комплекс еще никто не отменял. И именно кровное родство лидирует в таких случаях.

— Так‐так. В роли суррогата может быть сверстница?

— Робко любимая одноклассница или знакомая с песочницы соседка, — охотно кивнул Егор. — Нежные чувства или давняя связь превращают вожделение в их адрес в табу. Накопившаяся сексуальная энергия требует колоссальной разрядки, и…

— А бывает так, что объект желания — ребенок субъекта?

— Разумеется. Даже Чикатило пугался, что допускает мысль о насилии над собственными детьми. Он заходил в спальню сына…

— Это понятно. А может быть так, что второй и третий типы жертв у субъекта отождествлены?

— То есть он хочет, — Слепокуров подозрительно сощурился, — постороннее существо, которое считает частью своей семьи?

— Как вариант.

— Ну, такое возможно, наверное.

— Как в этом случае поступить уже прибегавшему к убийству серийнику?

— Откатиться назад.

Делая вид, что записывает, Гуров спросил:

— То есть как?

— Взять частями, — расплылся в гаденькой улыбке Слепокуров. — Просто жестоко изнасиловать, избить хорошенько.

— Особенно если девушка из тех, кого легко запугать? Как ваша сокурсница Дина Соколова, например.

— Ну, она была нежный цветочек. Вся такая из дружной семьи физиков‐лириков. А с ней случилась какая‐то беда?

— Ее заманили в лес, опоили и изнасиловали незадолго до вашей защиты.

— Ай‐ай‐ай! Не хотелось бы прибегать к виктимблеймингу, но ей не следовало оставаться с посторонним мужчиной наедине практически накануне свадьбы.

— Она хотела наложить на себя руки, — сказал Гуров.

— Насколько мне известно, у нее все хорошо, — пожал плечами Слепокуров. — То есть не сделала ведь.

— В отличие от девушки, на которую вы действительно положили глаз, верно? — Лев положил на стол фотографии Искры.

Любовь Евгеньевна с гневом посмотрела на него, Глеб — на Егора.

— Ваша дочь, госпожа Озеркина, — обратился к писательнице Гуров, — действительно ушла из жизни сама. Но церковь верно отпевает ее как убиенную. Это справедливо за то, что она за несколько дней до своей смерти пережила.

Он перевел взгляд на ее любовника и не успел среагировать на то, как Озеркина вцепилась когтями в его самодовольное лицо. Она давила ему на глаза с такой силой, что он просил о пощаде, и никто не мог оторвать ее от обидчика. Ни Лев, ни Глеб, ни подскочивший конвой.

Когда все закончилось и Слепокуров был отправлен к врачу, она попросила воды.

— Можно мне еще листы? Много листов. И ручку.

— К тебе пришло вдохновение? — уколол Глеб.

— Осознание, — тихо сказала она. — Сделай так, чтобы мое творчество не оставило шанса выйти из тюрьмы при жизни для нас обоих. Ты умеешь мстить. Ты мой сын.

* * *

Похороны Софьи Лобовой собрали бы много народу, если бы не летний дождь, вставший на Елшанском кладбище плотной стеной. Капли отбивали дробь по зонтам и памятникам. Ноги увязали в жиже. Похоронная команда торопилась, не подавая виду, и боялась уронить гроб, поскользнувшись в грязи.

Ангелина стояла поодаль от остальных. Ей казалось, их знакомство с Софьей произошло едва ли не в царстве Аида, и ушедшая в его тьму была похожа на Монику Беллуччи в «Дракуле».

— Что насчет девичника? — справа от нее возник все еще носивший медицинскую повязку на голове Чувин.

— Пока не решила.

— Знаешь, я тут подумал, надо фильм «Практическая магия» в основу скрипта класть. — Он взял Ангелину под руку и осторожно повел к машине. — Вот сама подумай. Ты вся такая волевая, борешься с восставшими маньяками, сильная. Брюнетка‐огонь. Как Сандра Буллок. А твои рыжие подружки будут, чтобы уравновесить тебя, как… две Николь Кидман. Там, кстати, хоть одна свободна?

— Вы неисправимы!

— Мне просто маньяк треснул стильным пресс‐папье в виде гроба по башке.

— А я, кажется, после больничного сразу в декрет уйду.

— Что я буду без тебя делать?

— Вы выкрутитесь.

— Но если будет совсем вопрос жизни и смерти… Ну, смерти‐смерти… Я тебе позвоню. Кстати, видел на «Озоне» пальчиковый театр «Семейка Аддамс». Хочешь, малышу подарю?

— Александр Бориславович, за кого вы меня принимаете? Конечно, хочу!

* * *

В аэропорт «Гагарин» съехались все саратовские ученики Льва Гурова. Он с тоской отметил про себя: «Только без Папки».

— У нас есть подарок, — сказал Банин.

— Пожалуйста, пусть это будет не рыба. Супруга меня убьет.

Все засмеялись.

— Это сборник неопубликованных статей Алексея Анатольевича Соляйникова, Максима Тевса и Юли Юнг. — Банин достал книгу. — Мы отдали сохранившиеся дневники учеников Соляйникова на кафедру, и ее сотрудники напечатали вот такое издание.

— А еще на факультете будет аудитория имени этих троих, — добавил Олег Назаров.

— Мы тоже будем к такому стремиться, — хором заявили Береговы.