Читать книгу - "Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов"

Лежал спокоен, недвижим.

Парил в мечтаньях над страной,

Шутя сооруженной мной.

Оно точно отражало его метод расследования преступлений, который у сыщиков формируется на протяжении всей жизни так же сложно, как почерк, modus operandi серийных убийц, присущий каждому из них уникальный метод выбора, сталкинга и мучений жертвы. И если последнему посвящались неоглядные дали книжных стеллажей во всех магазинах мира, то о первом молчали. И сыщиков это вполне устраивало. Потому что незачем объяснять зверю, как работает механизм капкана, расставленного на него.

Гуров видел жизнь других похожей на развитие сценического конфликта, кульминацией которого, но никак не самостоятельным событием было преступление. И если остальные следователи считали виновного его творцом, автором, то Гуров видел в нем предсказуемого статиста в постановке одного из вечных сюжетов о забронзовевшей зависти, мучительной ревности, взлелеянном плане мести, ненасытной алчности, оскорбленной невинности, отвергнутой или страдающей любви.

Нападая и защищаясь, мучая и страдая, затаившись и взывая к отмщению, преступники не приглашали его в свой нарратив, не предлагали золотой билет на фабрику своих кошмаров, как Вилли Вонка. Секрет состоял в том, что виновного не нужно искать. Он уже был на сцене и играл двойную роль — того, кого видят в супермаркете и на улице каждый день, и сталкера. Оставалось только заставить его вторую личину выйти из‐за кулис.

Рыжий козленок, привязанный к колышку на полянке с сочной зеленой травой, поднялся на тонкие ножки и потянулся губами к руке Гурова. Сыщик ласково погладил его по носу:

— Как тебя зовут, кроха?

— Его зовут Берни, — донесся до сыщика мужской, но медово‐напевный голос.

— А вас — отец Хрисанф?

— Он самый, сын мой.

* * *

— У тебя сегодня, — Александр Бориславович Чуев вел Ангелину по одной из потайных винтовых лестниц «Нейротраура» в торжественный зал, — подопечная мечты.

— Щедрая старушка, завещавшая все танатопрактику, который сделает ее красивой?

— Побойся бога. Что за заоблачные мечты?

Он включил нижний свет — ряд бутафорских факелов с реалистичной имитацией газового пламени, — и Ангелина увидела на своем столе окоченевшее женское тело в старомодном, почти прозрачном пеньюаре. Кожа этой брюнетки была мраморной, а волосы струились водопадом, как театральный парик. «Шиньон», — подумала Ангелина, мысленно знакомясь с гостьей и изучая ее правильное лицо с низкими скулами, закругленными от излома бровями и легкой горбинкой тонкого, заостренного носа.

— Совершенство, правда ведь? — улыбнулся Чувин. Ангелина согласно кивнула. — Родственники передали ее пожелание. — Он достал из принесенной с собой папки лист крафт‐бумаги и прочел: — «Наша Соня всегда хотела выглядеть как Моника Беллуччи, на которую так похожа. Пожалуйста, осуществите ее мечту!» Шмотки и букетик невесты (все по высшему разряду!) для церемонии в сумке. Ну, — его рука похлопала плечо Ангелины, — я вас оставлю.

Когда его шаги уже были слышны наверху лестницы, Ангелина услышала: «Наша Соня! С ума сойти!» — и, повернувшись к подопечной, тихо произнесла:

— Извини.

Когда бальзамирование было закончено, ее пальцы осторожно убрали с мраморного лица покойной волосы и смешали на тыльной стороне ладони серебристый хайлайтер, масляную сыворотку для лица и трехцветную выравнивающую базу под макияж. Смоченный в воде спонж легко распределил их ото лба до подбородка и на выступах шеи. Легкое сияние кожи незнакомки отразило холодный газовый свет поддельных огней.

Ангелина наложила на веки девушки желтый корректор, и печальная тень покинула их. Черный карандаш, густо нанесенный по линии роста ресниц и дымчато растушеванный в форме удлиненного цветочного лепестка, сделал глаза мистическими. Тонкий росчерк подводки, легкое прикосновение кисти с мерцающими лиловыми тенями — и Ангелине показалось, что брюнетка сейчас посмотрит на нее и спросит с итальянским акцентом, возьмет ли ее замуж Дракула. И скривит капризную линию нарисованного визажистом соблазнительно‐ягодного рта.

Когда широкая кисть в последний раз скользнула по лицу, а специальный спрей зафиксировал работу, Ангелина, как всегда, вышла из умиротворяющего забытья и прислушалась. В кабинете Чувина по‐прежнему играла манящая песнь ведьмы, зовущий на верную смерть мотив.

Нужно было скорее закончить и позвонить Паше.

Ангелина открыла сумку с вещами подопечной для церемонии и отскочила в сторону. Там лежало скрупулезно сложенное, но не утратившее своей красоты сверкающее вечернее платье от Зухаира Мурада и перевязанные траурной лентой молочно‐белые кустовые розы.

В глубине зала послышались чьи‐то медленные шаги.

* * *

В торговом зале магазина «Мой новый» громко играла песенка «Улыбка», и Банину казалось, что он пробирается сквозь нее и бесконечный поток тележек с молочными смесями и памперсами, которые, как сани Емели, тащили за собой пассажиров.

В таком раздраженном состоянии Павел был всегда, когда приходилось говорить с матерью, не дозвонившись до Ангелины.

Анна Кирилловна Банина была доктором биологических наук и крупным специалистом в области генетики растений. Долгое существование в рафинированном женском научном коллективе научило ее мастерски владеть подковерной коммуникацией и разить собеседника словом, выделяя, как клоп, обезболивающую жидкость.

— Я у вас, Пашенька, — прошелестела Анна Кирилловна в трубке. — Хорошо, когда невеста сына уговорила его не отказываться от подаренной бабушкой квартиры этажом ниже. Тут у вас в холодильнике мышь повесилась. Может быть, к ужину более масштабное мясное блюдо занести?

— Мам, хорошо, что ты у нас. — Банин, запыхавшись, встал в очередь. — Ты не встретилась с Ангелиной?

— Наша Персефона до моего прихода покинула богатые амбары, наполненные твоей матушкой Деметрой (я опять принесла вам гречку по акции из «Магнита»). Возможно, удалилась в свое загробное царство, — возвестила Анна Кирилловна, — надушившись, как я понимаю, новыми духами, которые ты ей подарил.

— А, да…

— Мой милый мальчик, в тебе говорит бабушкино упрямство! Ты все еще надеешься, что современные ароматические отдушки победят старый добрый формалин?

— Не такой уж он старый. Синтезирован Бутлеровым только в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году! Ангелина же обещала быть дома. Черт!

— Так у тебя, — невозмутимо продолжила мать, — претензии к будущей жене или нерасторопному Бутлерову?

— Она телефон свой точно не забывала?

— По крайней мере, на ее туалетном столике его нет. Хотя подожди…

— Да!

— …подожди, я стерла еще не весь слой пыли.

— Мужчина, вы точно и голубой, и розовый комплект белья в детскую кроватку брать будете? — наконец раздался идущий от кассы, заставленной чупа‐чупсами и киндер‐сюрпризами, усталый женский голос. Его обладательница, казалось, жила на этом свете вечность, а каждого аиста, обеспечивающего приток покупателей в магазин, знала лично.

— А? — Банин растерянно смотрел перед собой. — Мам, ей может грозить опасность! Что делать?

— Выбирай бежевый.

— Не надо ничего! — крикнул Банин кассирше, бросая на прилавке пакеты.

— Не, ну нормально? — принялась искать солидарность у очереди та. И, перегнувшись через кассу, громко крикнула: — Хам!