Читать книгу - "Испытательный полигон - Майкл Коннелли"

— Она согласна, — сразу сказал Брюс.

— Мне нужно услышать это от неё, — сказал я. — Триша?

На линии повисла пауза. Потом снова заговорил Брюс:

— Скажи ему, Патрисия, — сказал он. — Это деньги, которые изменят нашу жизнь. Лотерея.

Опять молчание.

— Наверное, да, — тихо сказала Триша. — Но только если Бренда согласится.

— Ну, тогда ей придётся согласиться, — сказал я. — Иначе сделки не будет.

— Давайте позвоним ей прямо сейчас, — предложил Брюс.

— Нет, так дело не делается, — сказал я. — С каждым клиентом такие вещи я обсуждаю отдельно и конфиденциально. Я сейчас же попробую дозвониться до Бренды. Потом сообщу вам её решение.

— Не понимаю, почему в этом деле вся власть у неё, — сказал Брюс.

— Потому что её дочь убили, Брюс, — ответил я. — Ваш сын. Я перезвоню, когда поговорю с ней.

Я отключился до того, как он успел выдать ещё что‑нибудь.

Я поднялся, обошёл стол, пытаясь стряхнуть неприятный осадок после разговора. Это была теневая сторона гражданских исков. В уголовных делах на кону чаще всего была свобода клиента. Да, мои клиенты часто сами были преступниками, но в защите проклятых и попытках вытащить их, хотя бы частично, было что‑то достойное. Ты стоял против власти государства.

В гражданских же делах речь почти всегда шла об одном — о деньгах. О деньгах как о наказании. Клиенты могли говорить, что хотят защитить других от опасной продукции или недопустимого поведения корпораций. Но стоило юристам, компаниям и страховщикам начать приписывать к цифрам лишние нули, как благородство очень многих испарялась. Брюс Колтон был из этих. И, возможно, всегда ими и был. Я бы в любой день недели предпочёл старого клиента‑преступника этому человеку.

Я сел и набрал номер Бренды Рэндольф. Она не ответила. Я оставил сообщение, что нам нужно поговорить до пяти часов. При всех сомнениях насчёт Колтонов я предполагал, что Бренда откажется от предложения. Эта мысль меня радовала больше, чем возможность сообщить о её «нет» Маркусу Мейсону.

Но на случай, если я ошибался в Бренде, я не хотел тратить время на вступительное заявление и остальную подготовку по делу «Тайдалвейва». Я встал от стола и подошёл к приставному столику, на который Лорна положила папки по делу Сноу. Она разложила сделанные в подвале суда копии по шести папкам с заголовками: «СТЕНОГРАММЫ», «ПОЛИЦЕЙСКИЕ ОТЧЁТЫ», «ХРОНОЛОГИЯ», «РЕНТГЕНЫ», «ПСИ/ПРИГОВОР» и «АПЕЛЛЯЦИИ».

Сейчас меня интересовали рентгеновские снимки. Хотя я понимал, что рано или поздно нужно будет прочитать и отчёт о предварительном расследовании — там было краткое изложение дела и психологическая оценка Дэвида Сноу вскоре после осуждения. Это был быстрый способ снова войти в дело и вспомнить его структуру. Но пока я взял со стола только папку «РЕНТГЕНЫ».

Это была самая тонкая папка среди остальных. В ней находились фотокопии тринадцати рентгеновских снимков костей Кассандры Сноу. Переломы были зафиксированы в течение первых двух лет её жизни. В нижних углах снимков значились номера вещественных доказательств. Были изображения сломанных плечевой и локтевой костей, большой берцовой кости левой ноги, нескольких пальцев, рёбер и повреждённого позвонка. Из-за этого позвонка врач детской «скорой» вызвал полицию. С самого начала и до вынесения приговора отец утверждал, что перелом произошёл, когда девочка перевернулась через край коляски и упала. Однако эксперты обвинения настаивали на том, что это не могло произойти так. Они утверждали, что перелом стал следствием сильного удара или пинка в спину. Кроме того, имелся список других не пролеченных переломов, есть свидетели, которые слышали постоянный плач ребёнка, а также предыдущие обвинения в насилии. В результате присяжные быстро вынесли обвинительный приговор, а судья, готовясь к переизбранию, назначил наказание дольше, чем у некоторых убийц детей.

Качество фотокопий меня удивило. Они были не такими ясными, как оригиналы на смотровом экране, но линии старых переломов ещё читались, а перелом позвонка T12, из‑за которого Кэсси стала парализованной, был виден отчётливо.

Я достал блокнот, куда записывал во время недавнего обеда с Кэсси имена и телефоны врачей, лечивших её после свежей автокатастрофы. Нашёл нужную страницу и набрал номер ортопеда, который первым заподозрил у неё несовершенный остеогенез и направил к генетику для подтверждения диагноза.

Клиника на выходные была закрыта, звонок ушёл на автоответчик. Я оставил сообщение, что я адвокат Кассандры Сноу и мне срочно нужен разговор с врачом.

Пока я ждал, перезвонила Бренда.

— Простите, — сказала она. — У меня был выключен телефон. Я был… была на сеансе терапии.

— Ничего страшного, — сказал я. — У нас новое предложение от «Тайдалвейва». Мне нужно обсудить его с вами.

— Обязательно?

— Да. Но, возможно, вам стоит его хотя бы выслушать.

— Ладно, слушаю.

Тут завибрировал стационарный телефон, и на экране высветилось имя врача Кассандры Сноу.

— Бренда, мне нужно прерваться, — сказал я. — Это важный звонок, я его ждал. Останьтесь на связи. Я вам перезвоню.

Я отбил вызов Бренды и успел взять трубку, прежде чем звонок ушёл на голосовую почту.

— Это Микки Холлер.

— Доктор Шелдон. Чем могу помочь?

— Доктор, спасибо, что так быстро перезвонили. Я представляю интересы вашей пациентки Кассандры Сноу. Я…

— Если это о страховке, я…

— Нет, не о страховке. Это касается несовершенного остеогенеза. Вы поставили ей предварительный диагноз.

— Я лишь заподозрил его и направил её к генетику. Что вам нужно?

— Я хотел бы, чтобы вы посмотрели копии её рентгеновских снимков, сделанных, когда Кассандре было два года. Тогда многие из переломов, которые вы видели на свежих снимках, были только что получены. Включая перелом двенадцатого грудного позвонка.

— И зачем мне на них смотреть?

— Кассандра наняла меня, чтобы попытаться вытащить её отца из тюрьмы. Он там уже двадцать лет. Его осудили за то, что он сделал с ней. Я был его адвокатом и тогда, и сейчас. Если бы диагноз несовершенного остеогенеза ей поставили тогда, мы могли бы доказать то, что он повторяет все эти годы: что она сломала позвоночник, падая с коляски, а не от его побоев.

В ответ была тишина. Я подождал.

— Доктор, вы ещё здесь? — спросил я.

— Здесь, — ответил он. — Думаю, хочу ли я вообще в это ввязываться.

— Дэвид Сноу умирает, — сказал я. — У него рак. Тюремные врачи дают ему девять месяцев.