Читать книгу - "Испытательный полигон - Майкл Коннелли"

Я улыбнулся. Охота началась.

— В таком случае я предоставлю вам возможность выступить после господина Холлера, и вы сможете решить, нужно ли это, — сказала Рулин. — Но поясню: суд крайне не одобряет прерывания вступительных заявлений. Эта тактика разрушает структуру процесса и отталкивает присяжных. Если у вас будет соблазн перебивать оппонента — будьте осторожны.

Поскольку Маркус уже заявил о намерении «зарезервировать» своё заявление, замечание судьи явно относилось к нему. И ему это не понравилось.

— Ваша честь, я не могу просто сидеть и ничего не делать, если господин Холлер пустится в свои привычные провокационные высказывания, — сказал он.

Мне не пришлось вмешиваться.

— Господин Мейсон, вы уже начинаете со мной спорить, — сказала Рулин. — Во‑первых, в моём зале вы называете коллегу не «Холлер», а «господин Холлер». Во‑вто…

— Простите, Ваша честь, — перебил он. — Господин Холлер.

— И не перебивайте суд, — жёстко сказала Рулин. — Как я уже сказала, вступительное слово не является доказательством. Присяжным это будет разъяснено. Я советую вам воздержаться от возражений до тех пор, пока мы не перейдём к показаниям свидетелей и вещественным доказательствам. Я ясно выразилась?

Мы ответили хором.

— Да, Ваша честь.

— Хорошо. Есть ещё вопросы, прежде чем мы начнём? — спросила она.

Я поднял руку и попросил позволить мне выступать не с кафедры, а перед скамьёй присяжных — на «испытательном полигоне». В первом ряду, по центру.

Рулин разрешила, но добавила, что в ходе процесса это больше не будет допускаться. Только во вступительном и заключительном.

— Если нет других вопросов, давайте начинать, — сказала судья. — Можете возвращаться в зал. Я присоединюсь к вам через минуту.

Мы вернулись гуськом, в том порядке, в каком обычно выходили из её кабинета.

На этот раз Маркус всё же повернулся ко мне:

— Мне всё равно, что она говорит, — прошипел он. — Переступишь черту — я возражаю.

— Храбро, — сказал я. — Здесь, в коридоре. Посмотрим, как ты будешь звучать в зале, Маркус.

— Да пошёл ты, — сказал он.

— Знаешь, — ответил я, — я мог бы писать наши диалоги во сне.

Мы разошлись к своим столам.

Мои клиенты уже сидели на местах. Бренда и Триша — за столом истцов. Брюс Колтон — в первом ряду за спиной, ближе к проходу. Рядом с ним — Циско. Дальше, через проход, плечом к плечу — представители прессы.

Я нарочно не смотрел в их сторону. Наклонился к двум матерям.

— Бренда, Триша, как настроение? — тихо спросил я.

— Страшно. Но я готова — сказала Бренда.

— То же самое, — сказала Триша.

Я кивнул.

— Слушайте, сегодня мы можем успеть допросить одну из вас. Или обеих. Зависит от того, сколько времени займёт детектив Кларк. Так что будьте готовы. И к самому допросу, и к тому, что придётся ещё раз пройти через неприятные детали. Сначала от Кларка, потом от меня во вступительном. Не бойтесь показывать свои эмоции — ни сейчас, ни на трибуне. Но не переигрывайте. Присяжные ценят искренность. Фальшь они чувствуют за километр.

Обе кивнули. Триша наклонилась ближе к Бренде и ко мне.

— Мы выиграем? — прошептала она. — Мы отказались от огромных денег.

Я слышал в её голосе Брюса.

— Думаю, у нас хорошие шансы, — сказал я. — Вчера мы провели очень серьёзную подготовку с Наоми Китченс, нашим экспертом по этике. Мы готовы так, как только можно быть готовыми.

Это было правдой.

Нам удалось переубедить Наоми. Её окончательно подтолкнуло то, что за дочерью уже следили Циско и ещё двое, а Макэвой сидел в машине напротив их дома. В воскресенье утром она с дочерью села в самолёт до Лос‑Анджелеса. Вместе с ними летели Макэвой и Циско. Весь день воскресенья я готовил Наоми к трибуне.

Мы встали, когда судья Рулин вошла в зал суда. Она села в свое кресло, велела всем садиться и объявила заседание открытым. Назвала дело. Поручила приставу привезти присяжных. Я знал, что встану первым, и чувствовал, как в груди поднимается волнение. Сколько бы раз я ни делал это раньше, оно не исчезало. И правильно. Если, когда‑нибудь уйдёт — значит, со мной что‑то не так.

Присяжные вошли из комнаты совещаний. У каждого в руках был блокнот, выданный судом. Они заняли те же места, что и после окончательного отбора в прошлую пятницу. Собственная анонимность сохранялась, им просто присвоили номера от первого до двенадцатого в соответствии с местами.

Судья приветствовала их тёплой улыбкой. Кратко объяснила, как пойдёт процесс. Что является доказательством, а что — нет. Как оценивать показания и предметные доказательства. Напомнила, что бремя доказывания лежит на истцах и что стандарт — «преобладание доказательств». То есть, грубо говоря, «скорее да, чем нет».

И, как обещала, предостерегла присяжных от того, чтобы воспринимать вступительные заявления как доказательства или как факты.

— Вступительное слово — это дорожная карта, которой мы будем придерживаться, — сказала она. — Каждый адвокат, по сути, описывает вам путь, по которому поведёт вас на процессе. Ваша задача — потом решить, выполнил ли он обещанное.

Она выдержала короткую паузу, проверяя, нет ли вопросов.

— Хорошо, тогда начнём, — сказала Рулин. — Господин Холлер, ваше вступительное слово.

Я поднялся и застегнул пиджак — только среднюю пуговицу, как Мэгги утром. Вышел вперёд, в центр, между кафедрой и нашим столом. Испытательный полигон может быть самым одиноким местом на свете, если не веришь в своё дело. Сегодня это была не моя проблема. Я стоял здесь с твёрдым ощущением, что нахожусь в нужном месте, в нужное время и с правильным делом.

— Доброе утро, — сказал я. — Меня зовут Майкл Холлер.

Глава 27.

Я представил истцов и кратко изложил трагедию, которая свела этих родителей за одним столом. Потом перешёл к сути иска.

Я стоял перед присяжными, руки по швам, взгляд двигался от одного лица к другому. И искал у каждого из них контакт.

— Разработчики искусственного интеллекта, — сказал я, — намеренно создают генеративные ИИ‑системы с человеческими, антропоморфными чертами. Они стирают границу между фантазией и реальностью.

Я чуть улыбнулся.

— Что значит «антропоморфный»? Признаюсь, мне самому пришлось разбираться. Это когда нечеловеческому существу приписывают человеческие черты, эмоции и даже намерения. Иными словами, это работа по созданию нечто нематериального, что