Читать книгу - "Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик"

бывает. Я в нотах вообще не знаток, очень на вас, Елена Семеновна, рассчитываю: когда дневник Гете искали, ваши знания по музыке помогли. – И он вопросительно уставился на Шварц.

Она скромно кивнула.

– Не такой уж я знаток в музыке… Всего лишь музыкальную школу окончила. Юля такой же специалист – тоже в музыкалке в свое время училась.

Юля смущенно махнула рукой.

– Я и забыла все. Какой я специалист! Уже и играть разучилась, практики нет давно. А с чего мы начнем? Я совсем немножко про эти ноты помню – как они у нас в доме появились. Но и вы скажите что знаете.

– Давайте сопоставим: что мы об этих нотах знаем! – поддержала Шварц.

– Правильно! И я то же самое хотел предложить. – Потапов отхлебнул чаю и продолжил. – Я вчера в полиции присутствовал на допросе свидетеля, Дениса Борисова, – это тот, который звонил за день до катастрофы Даше. Ну, звонил он, оказалось, насчет ученика. Помог Даше найти ученика по музыке.

– Даша искала ученика?! – огорчилась Юля. – А мне не сказала! Я ей посылала деньги, но девочкам ведь всегда хочется одеться получше, съездить куда-то… Сказала бы мне!

– Юлечка, что плохого, если она немного практиковала? Вспомни, ты ведь тоже в студенческие годы давала уроки английского, – вмешалась Леля. – Не кори себя, что Даша подрабатывала, это полезно. Может, она не ради денег, а ввиду будущей работы это делала.

– Да, – солидно произнес Потапов, будто подытоживая ненужный спор. – Так вот, значит, я продолжаю про ноты. Денис Борисов уже окончил училище, работает, приобрел в городе известность и учится заочно в консерватории. Он по просьбе Даши выяснил, что эта нотная рукопись сделана рукой смоленского композитора Бера. То есть не композитора, он просто музыкант был, но известный, особенно у нас в Смоленске. Бер… Я уже краеведов наших спросил… – он вдруг вскочил и кинулся в прихожую, откуда принес свой потертый портфель. Порывшись в нем, достал листочек. – Вот, я записал: «Николай Дмитриевич Бер, главный хормейстер московской оперы. Владелец имения Починок в Ельнинском уезде, недалеко от Талашкина…» – Тут он поднял голову и пояснил: – Это не тот Починок, что районный центр у нас, а другой совсем. Теперь этой деревни нет уже, в войну сгорела. А было неплохое сельцо в то время. Им еще раньше Бера Глинка владел. А Бер, его внучатный племянник, жил позже, уже после смерти Глинки родился. Он собирал народную музыку, известен как собиратель, в том числе (это нам особенно интересно!) он о цыганской музыке писал, записи в таборе делал. А Борисов сказал, что произведение, что на нотах пропавших записано, «Цыганская фантазия» называлось, то есть вариации на тему цыганских песен.

– Это интересно, – включилась Леля. Она вдруг ужасно заволновалась. – А откуда у Даши могла взяться запись этого Бера? Ваша семья как-то связана с этим другим Починком? Может, там кто-то из родственников жил до войны?

Юля пожала плечами.

– Ни с каким Починком ни я, ни Даша не связаны – ни с тем, ни с другим. Мы и не были там никогда. А ноты эти маме подарили, давно уже, я подростком была.

– Кто подарил, не помните? – быстро спросил Потапов.

А Шварц воскликнула удивленно:

– Нина же не играла! Она в музыкальную школу не ходила. Кто ей ноты подарил? Зачем они ей?

Они так одновременно, перебивая друг друга, это сказали, что Сэнсэй (который опять сидел на коленях у Юли) поднял голову и недовольно заворочался. Юля его погладила, успокаивая, и начала рассказывать.

– Это Виктор Ардон подарил, отец Иры.

– Что-о-о? – опять Шварц и Потапов взвились оба, на этот раз в унисон. Так что Юля даже отстранилась от них, назад подалась.

– Что вы так удивляетесь, тетя Леля? – спросила она обиженно. – Вы, наверно, забыли, что мама с дядей Витей очень дружила. Хотя, конечно, это в тот период было, когда вы с мамой мало общались, может, вы и не знаете…

– И впрямь, – согласилась Леля. – Мы только разве в детстве с Ниной все друг о друге знали…

Сказала и задумалась. Отношения с Нинкой развивались неровно, она все-таки взбалмошная была. В детстве и юности девочки-соседки очень дружили, потом как-то охладели друг к другу. Они были разные и обе слишком самостоятельные, чтобы подлаживаться друг под друга. Встречаясь, разговаривали, но детская дружба разладилась. А общаться ближе стали уже с конца девяностых, когда Леля понадобилась Нине, чтобы заниматься с Юлей, готовить ее по английскому в институт. Леля даже не знала толком, кто Юлин отец, Нинка, кажется, за него и не выходила… Но при чем же тут Ардон?!

– Да, это правда, – повторила она вслух. – Мы в детстве дружили. А потом, конечно, редко встречались, пока вот с тобой не стала заниматься. Ты нас опять объединила. А когда ж это Виктор с Ниной близко дружил и подаркиделал?

В голове у нее вихрем крутились разные мысли, и не самые приятные. С Витькой Ардоном Нину познакомила она, когда еще в школе учились: он был ее приятелем по музыкальной школе. Они тогда втроем ходили на сборища в бомбоубежище, где молодежь тусовалась. Твист, сигареты… И выпить могли, дураки-тинейджеры! Впрочем, по нынешним временам, ничего ужасного они не делали. Потом бомбоубежище прикрыли, Нину из школы исключили… Неужели они и после общались? Виктор был в молодости красавец, он ей самой нравился. Но романа не получилось, Витька к ней приятельски относился. Вот так Нина!

Юля ответила сразу:

– Это в моем подростковом возрасте было, я хорошо помню. Когда ж точно это было… Мама меня в музыкальную только в девять лет отдала, это тогда дядя Витя часто к нам приходил. Он веселый был и добрый, мне нравился. Говорил, что у меня есть способности к музыке, мама меня и отдала учиться. А ноты подарил… Это уже позже, лет в четырнадцать моих… Кстати, в тот период у них отношения и разладились. Он перед тем долго не приходил, а потом ноты принес. После этого он не приходил ни разу. Мне потому и запомнилось, что он нотам какое-то значение придавал. – Она задумалась. – Ну, это такое расставание было. Он при расставании подарил, со смыслом. Отдал маме, потом ко мне повернулся: «Сыграешь маме, пусть она послушает». Да-да, – вдруг загорелась она. – Я не понимала тогда… Разучила эти ноты не сразу, через несколько недель. Маме сыграла – она расстроилась очень. Обняла меня, потом заплакала и вышла. Я поэтому больше не играла дома эту музыку. Он что-то этими нотами сказать маме хотел? Там была не совсем обычная музыка, цыганская…