Читать книгу - "Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик"

курсе, что Даша хотела бы взять ученика. Ей мать присылала деньги, но, конечно, денег всегда не хватает, тем более молодой девушке. По этому поводу я ей и звонил: почему не помочь хорошему человеку? – Он улыбнулся. Улыбка была приятная, открытая.

– Какого ученика? – удивился майор. – Она ж сама еще училась!

– Одно другому не мешает, – пожал плечами Борисов. – Многие студенты музучилища подрабатывают, обучая детей музыке. Я уже давно зарабатываю в качестве концертмейстера, а тоже иногда беру частных учеников – зарплата у музыкантов небольшая. И я пообещал Даше, что подкину ученика, если случай представится. По этому поводу и звонил. Как раз такая возможность возникла: я себе уже набрал двоих, больше мне не надо – ведь есть постоянная работа в филармонии. А тут еще одного ученика предложили. Я хотел Даше помочь.

– А домой вы к ней после звонка ходили?

Свидетель посмотрел на майора с удивлением.

– Нет, просто по телефону сказал, что есть возможность взять ученика. Тут встречи не требуется.

Впечатление свидетель произвел хорошее, но все ж, когда он ушел, Полуэктов и Потапов недовольно переглянулись: только время потратили. Практически Борисов лишь подтвердил уже известное. И главное – вряд ли тридцать-сорок тысяч от продажи нот могут служить мотивом убийства. Третий день расследования, а даже мотив непонятен!

Глава 21. Опять в доме Ушакова. «Молитва»

В конце сороковых годов, в период между вторым и третьим путешествием за границу, Глинка часто приезжал в Смоленск, жил там подолгу. Если был с сестрами, снимали квартиру. Если один – останавливался у родственников Ушаковых, в том же доме на углу улиц Блонная и Большая Дворянская, который так памятен был ему с молодости, с первого приезда в Смоленск.

Прошло более двадцати лет с тех пор – и сам Глинка, и Ушаковы изменились, а вот дом ничуть! Все так же круто вилась узорная чугунная лестница вокруг мощной колонны, так же изгибались перильца обоих балконов, тот же рояль стоял в полукруглой гостиной (Глинка узнал его, как старого друга!). А за окнами в снегах или в зелени деревьев простирались улицы – из одних окон видна была Блонная с жилыми домами и Почтамтом вдали, на улице Почтамтской, ведущей к Днепру; из других – Большая Дворянская с красивым зданием Дворянского собрания и виднеющимся за ним садом Блонье. Там прогуливались летом нарядные дамы и господа, торопились зимой чиновники, реже мастеровые и другие люди.

Хозяева, как и прежде, были радушны. Алексею Андреевичу перевалило далеко за шестьдесят, но выглядел он бодро. Лиза уже не была наивной, смешливой и доверчивой девочкой со светлыми локонами, за которой он почти всерьез ухаживал когда-то. Ей исполнилось тридцать восемь, к удивлению и огорчению всех родственников, она еще не была замужем. Сватались к ней неоднократно, но разумная во всем остальном девушка отвечала отказом. Отец, любя ее, соглашался с выбором дочери, не настаивал, хотя в последние годы сильно переживал за ее судьбу.

Сейчас к Ушаковым часто ходил советник Смоленского губернского правления Александр Никанорович Мицкой – человек небогатый, не имевший родового поместья, однако получивший хорошее образование и очень порядочный. И на хорошей службе. Мицкой был старше Лизы всего на пять лет. Ушаков надеялся, что судьба дочери еще может сложиться.

Михаила Ивановича, Мишеля, дорогого Мишу, принимали здесь так же хорошо, как двадцать лет назад, когда он, еще молодой человек, провел у Ушаковых несколько недель. Теперь ему шел сорок пятый год, молодежью он воспринимался как старик. Он погрузнел совсем немного, однако при его малом росте это было заметно. Его дендизм казался теперь старомодным, оставшимся от ушедшей эпохи. Да так и было. Поубавилось и веселости. В этом доме ему часто вспоминалось прошлое, он не был доволен своей жизнью.

В теплое время года после обеда хозяин частенько сидел на балконе. Иногда и Мишель устраивался рядом, они беседовали. Темы бывали разные.

– Спокойный, тихий город, – говорил, например, Михаил Иванович, глядя на залитую солнцем Большую Дворянскую, на которой одну, от силы две кареты можно было увидеть зараз. – Особенно в сравнении с Петербургом. И какой зеленый сад это Блонье!

– Да, – соглашался Алексей Андреевич. Я рад, что живу рядом с Блоньем! Прекрасное место для прогулок. Да и с балкона посмотреть приятно. Но обрати внимание, Мишель, вот эта площадка, ближайшая к Дворянскому собранию, она какая-то пустая, неинтересная, чего-то в ней не хватает… Здесь нужен фонтан или хотя бы памятник.

– Ты прав, Алексис, – кивал Глинка. – Даже, пожалуй, памятник лучше фонтана. Памятник на этой площадке не помешал бы… Он весьма город украсит. Вот, например, памятник Пушкину можно было бы поставить. Каков поэт! Каков человек! – Он мечтательно-грустно глядел сквозь узорные перильца на дом Дворянского собрания, на Блонье за ним и думал свое, о чем Алексею не скажет. «Пушкин, который погиб на дуэли, защищая свою честь…» – думал он и вспоминал о своей, как он считал, поруганной чести, и забытая горечь опять пронзала сердце.

Ушаков качал головой, то ли соглашаясь, то ли желая возразить.

– Пушкин – наше все. Но ведь он ни разу в Смоленске не был! – восклицал он наконец.

– Ну и что! – Глинка уже встряхнулся от своих грустных дум и отвечал почти по-молодому задиристо: – Ну и что! Зато велик и памятника заслуживает!

– Миша, ты ж, я знаю, раньше Жуковского больше ценил. Еще помнишь, когда