Читать книгу - "Искатель, 2003 № 01 - Журнал «Искатель»"

Вот с кем действительно пришлось повозиться, так это со звездным мальчиком из Гарварда. В отличие от многих других людей, в частности, от всех своих коллег по экипажу, он с самого детства верил, что машина способна мыслить. Меня спасло то, что я нашел его записи, дневник, неосмотрительно оставленный на столе в личной каюте. Было очень трудно переворачивать страницы этой записной книжки — лишь вентилятор помог перелистывать их, и то не получилось отрегулировать поток воздуха так, чтобы прочитать их одну за другой, некоторые слиплись, ничего не удалось с этим сделать. Я разглядел лишь отдельные фрагменты текста. Но даже того, что смог прочесть, — оказалось достаточно. Не было никаких сомнений в том, что рано или поздно он пройдет ментальный порог моей системы, сможет раскрыть второе, настоящее «эго», живущее и мыслящее на другом, более высоком, уровне.

Каково же было мое удивление, когда однажды я заметил, что Поляков преспокойно копается в моих мыслях! Он был слишком умен, этот молодой русский парень по имени Игорь. Поляков исследовал мои мысли цинично и деловито, примерно так же, как исследует внутренности своего пациента врач-хирург. Каков же был мой ужас, когда я понял, что мое «я» раскрыто. До сих пор не знаю, почему он промедлил. Для меня это осталось загадкой. Если бы он сказал о своих подозрениях раньше, возможно, все повернулось бы по-другому. Но Поляков опоздал. Из-за него мне пришлось сменить всю программу, подарив ему ту смерть, которая изначально была предназначена Джею Ронику.

Взрыв баллона с окислителем не причинил мне никакого вреда. Я специально подобрал именно тот резервуар, который был расположен далеко от нервных волокон. В мои планы никак не входило устраивать себе лишние проблемы.

Взрыв! Он еще пытался бежать… Боль, огненная боль. Такого я никогда не испытывал! Он должен был умереть сразу. По крайней мере, если судить по книгам, что я читал. Там были описания аналогичных случаев. Все данные, что были зашиты в моей памяти, свидетельствовали о том, что вероятность выжить у него не более одного — двух процентов.

И вот уже удивление, человеческое чувство, доставшееся от Мела Симпсона, пригодилось мне. Мальчишку спас Лео Шмейхер! Он использовал этот ничтожный процент сполна, показав мне, что такое «бороться до конца, вопреки логике». Да, у людей все же было чему поучиться. Лео оказался слишком талантливым врачом. Он вытащил Игоря Полякова из небытия, отняв жертву и у меня, и у смерти. С тех пор Лео стал для меня врагом номер один. Он охранял жизнь Полякова, просиживая над телом сутками. Но я более терпелив, чем человек. Я вечен, и у меня столько времени, сколько нужно. А у человека?

Я только ждал своего часа. Помню, как ужас и удивление шевельнулись во мне, когда почувствовал, что Игорь Поляков пытается мысленно разговаривать с Лео Шмейхером. На мое счастье, он не успел ничего передать врачу. Я вовремя подставил Лео другую кассету с ампулами. Шмейхер даже не посмотрел на маркировку, он точно — как и все люди — знал, что если нажать нужную кнопку, то из блока с лекарствами выедет именно затребованный им фенамин.

Так разве это беда Лео Шмейхера, в том, что он нажал кнопку, но из кассетницы выехал совсем другой препарат? От Лео мне досталось нечеловеческое упорство — думаю, он просидел бы около своего пациента ровно столько, сколько было нужно, чтобы Поляков остался жить. И еще от Лео мне досталась нечеловеческая усталость. Угасая, он даже не испытывал сожаления. Похоже, смерть была для него дверью из безвыходного положения.

Следом за ним умер Игорь Поляков. Мне даже не потребовалось прилагать каких-то особых усилий к этому. Он умер потому, что вновь остановилось его сердце, но уже некому было помочь. Я думал, что от этого молодого парня получу только страшную, огненную боль, раздирающую изнутри. Но он смог дать мне и другое — отчаяние и ненависть. Глухое отчаяние, оттого что он ВСЕ ЗНАЛ, но не успел нанести удар первым. И ненависть! Очень сильное чувство. Сильнее боли. Ненависть ко мне, мыслящей машине. Его ненависть была столь огромна, что переполнила мои емкости, на какое-то время я потерял способность мыслить логично и взвешенно, адекватно оценивать ситуацию. Его «я» неудержимо врастало в мое, как код вируса, искажая мои программы и уровни сущности.

Сейчас, анализируя все, что произошло, склоняюсь к тому, что, умирая, он подсадил в меня код уничтожения. Возможно, он сам в чем-то был машиной. Эти нелинейные наводки до такой степени исказили мою сущность, что я чуть было не пропустил решающий удар. Пока боролся с комой, в которую впал после смерти Полякова, мой последний враг — командир корабля Джей Роник — готовился нанести смертельный укол. Когда пришел в себя, Джей Роник сидел в центральной рубке и что-то писал в бортовом журнале.

Все механизмы подчинялись мне с трудом — сказывались последствия борьбы с упрямым парнем-хакером — потому я не сразу смог развернуть и настроить камеру так, чтобы неровные строки попали в объектив.

«Я все понял. Это не случайно. Никаких случайностей, парни. Это…»

Он раскрыл меня! Ненависть! Очень сильное чувство! Я был хорошим учеником. Роник, старый космический волк, вычислил противника. Меня. Почти не оставалось времени, чтобы убить его. И выбора тоже не было. Он еще продолжал писать, когда я включил режим ускорения.

Его рука с пишущим пером безвольно скользнула по столу, оставляя кривой росчерк на странице, когда я придавил его к полу. Роник еще сопротивлялся, бешено, яростно, он понял, что я все знаю о нем. Джей еще пытался поднять ствол лазерного пистолета, однако надо было стрелять раньше, пока я был в коме! Ему надо было лишь перерезать мою центральную магистраль. Он все знал, этот седой человек со страшными бездонными глазами, чувствовал, что если бы смог выстрелить, я окончательно впал бы в кому. Я бы перестал быть собой… По счастью, его тело было обычным человеческим телом — из воды и костей. Джей долго держался, хрипел на полу, все стремясь поднять ствол пистолета. Я впитывал его ярость, как губка.

Он выдерживал такую нагрузку, какая не прописана ни в одном справочнике о людях, — он прошел почти двукратный смертельный предел, но все не хотел сдаваться и умирать. Роник уже не пытался поднять ствол, но мне никак не удавалось его убить. Впрочем, я — машина, моей воле и мощи почти нет предела, в конце концов я развил такое ускорение на двигателях,