Читать книгу - "Тайник в Балатонфюреде - Александр Валерьевич Усовский"

Левченко едва заметно улыбнулся.

— Не ляжет. Я уже думал над этим — как сориентировать соответствующим образом наших друзей в Будапеште, Сегеде и Дебрецене. — Левченко помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: — И потом, товарищ генерал — в любом случае смерть полковника Темешвари неотомщённой не останется. Его ведь за что убили? За то, что он нам захотел сообщить о готовящемся мятеже венгерской ирреденты в Словакии. Тем не менее, мы эту информацию — во многом, правда, благодаря его смерти — всё же получили. И если мы этот замысел тех, что играют за чёрных, сорвём — то лучшей мести за смерть вашего друга и желать нельзя. Провал этого проекта — на который нашим противником уже потрачена чёртова уйма ресурсов, времени и сил — куда более значимая месть убийцам полковника Темешвари, чем ликвидация какого-то жалкого ублюдка по фамилии Байюс и его подельников — если таковые имелись…

Калюжный кивнул.

— Здесь я с тобой, пожалуй, соглашусь… Ладно, отправляй депешу Одиссею — упрости хлопцам задачу. Им, поди, тоже лишний раз грех на душу брать — не шибко охота… Ну а у нас с тобой на завтра запланирована одна встреча… недалеко тут, в Клину. Живёт там один любопытный дядька — с каковым я тебя завтра познакомлю. Обещаю — скучно не будет!

* * *

С момента звонка ураму Биро прошло уже двенадцать часов — а от Зорана ни слуху, ни духу… Гонт со своим напарником, майором из Душанбе (который всего полгода назад уволился из рядов двести первой дивизии — вот же чёрт, забыл, как его фамилия, кажись, Шевелев или Шепелев, когда представлялся, буркнул как-то неразборчиво) — вовсю наслаждаются внеплановым отдыхом в мадьярской столице, с утра двинувшись по традиционному для туристов маршруту — Хёшек тере, Андраши ут, Опера, Сент-Иштван темплом, Парламент — оставаясь, правда, на связи. А ему мучайся неизвестностью…

Чёртов серб! Надо было вчера все же связаться с Яношем… правда, получилось бы некрасиво. Впрочем, я бы нашел, как объяснить господину Шепечеку сей карамболь — уже неделю, как в Будапеште, а позвонить соизволил лишь сейчас — но проблема в другом. Положим, Шепечек помог бы с выходом на следствие по делу полковника Темешвари, и, думаю, сделал бы это довольно быстро — не зря ж их фирма оснащала электроникой здешний МВД и государственную безопасность, уж какая она у них сейчас есть — но вот как объяснить ему мой интерес по отношению к оному делу? А Зорану ничего объяснять не надо…

Дюла? Нет, уважаемому адвокату Шимонфи я звонить точно не стану. Левченко говорил, что он тогда, после моего побега, еле-еле избежал уголовного преследования — так что не будем его тревожить. Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов… Может быть, ещё разок позвонить в эту мутную правозащитную лавочку — как там они называются, «Справедливая Венгрия»? Любят правозащитнички громкие названия, что у нас, что здесь…

Чёрт, отпуск как-то незаметно затянулся — причём медленно, но верно превращаясь в служебную командировку. А ведь он обещал Герде, что поедет в Европу сугубо и исключительно в культурно-познавательных целях… и на тебе! «Сгоняй в Дёндёштарьян, поговори там с Лайошем Темешвари, и можешь возвращаться к своей книге» — а на деле? Лайош Темешвари убит, и вот он — уже не отпускник, а старший группы по розыску злодеев, сие утворивших… Да ещё шеф намекает на то, что ему придется здесь ещё на несколько дней задержаться, как минимум — до начала октября. И вот как ему это объяснить жене? Ведь клялся и божился, что едет максимум на неделю, что почитает документы, которые ему приготовили сотрудницы музея в Банской-Быстрице, сделает их копии, пообщается с парой-тройкой живых участников восстания — и по газам!

Оп-па, телефонный звонок… Триста семьдесят пять — код любезного отечества… Вот чёрт! Ведь говорят же — не буди лихо, пока тихо…

— Да, солнышко!

— Саня, ты когда собираешься домой? — голос супруги явно не предвещал ничего хорошего. И ничего здесь удивительного нет — сколько прошло с момента его отъезда из Минска? Десять дней. Когда он обещал вернуться? Через неделю. Какая жена будет терпеть такое вопиющее злодейство? Никакая — будь она хоть трижды ангелом…

— Заяц, неожиданные обстоятельства. Задерживаюсь по необходимости. Поверь, это важно.

— Сашка послезавтра приезжает в отпуск. Ты успеешь к его приезду? Десять суток он будет дома…

Так, набраться мужества и сказать правду… Или ограничиться неопределенным «постараюсь»? Пожалуй, скажу, как оно есть — не тот его любимая человек, чтобы попытаться навешать ей лапши на уши…

— Нет. Я здесь ещё дней на пять, может быть, на шесть.

— То есть то, что твой сын приезжает в отпуск из армии, чтобы повидать отца — тебе всё равно? Вместо общения с сыном ты предпочитаешь общество венгерских дамочек нетяжелого поведения? — в мастерстве ехидства его жене нет равных!

— Зайчонок, мне надо здесь побыть ещё несколько дней. В конце концов, Сашка служит не на Дальнем Востоке, к нему в Барановичи мы сможем приехать в любые выходные.

В трубке помолчали. Затем Герда спросила — на сей раз без обычного ехидства, серьезно, с ноткой тревоги в голосе:

— Саня, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО важно?

— Да, солнышко.

— Хорошо, тогда делай свои дела — и после этого едь домой. Мы всегда будем тебя ждать!

Жена солдата… Милая моя, как же я люблю тебя за это!

— Спасибо, зайчуслик. Не задержусь здесь ни минуты сверх необходимого!

Стоило ему отключить телефон — как в дверь его «кельи» вежливо постучали.

— Господин Белосельский, к вам можно? — Хозяйка пансиона все же просто поражает своей деликатностью…

— Да, конечно! Входите, Илона!

Хозяйка вошла — но не одна: за её спиной маячила знакомая, цвета перца с солью, шевелюра… наконец-то!

— Вас спрашивал этот господин. — И хозяйка указала на Зорана.

— Да, Илона, спасибо, я его уже давно жду! — после этих слов хозяйка мгновенно испарилась.

— Ну здравствуйте, Зоран!

Серб улыбнулся.

— Я же вам говорил — не спешите прощаться! Будапешт — не тот город, который быстро отпускает своих гостей…

* * *

— Вы уверены, Вадим Андреевич?

Собеседник Калюжного, седой, вальяжный, уверенный в себе мужчина лет пятидесяти пяти — усмехнувшись, ответил:

— Максим, ну мы ж с тобой не малые дети… Ничейный — значит, ничейный. Какой-то фирме его в девяносто втором году по-быстрому продали, та через полгода разорилась, потом на этот участок вроде как претензии старые хозяева заявили, потом ещё какая-то катавасия… Так и стоит сейчас, заброшенный