Читать книгу - "Нерасказанное - Ritter Ka"

влажной древесины – на горе торчали ветхие кресты. Симон их разглядел.

– Вы верите в отношения на всю жизнь? – спросила Роза.

Погасил сигарету.

– Розали, вы невероятны. Любите Володю, а он так занят.

И очаровательно улыбнулся.

Последнее осеннее солнце катилось за край.

– Поехали, мадам. Вы ведь спрашивали, какая у меня должность.

> ПРИМЕЧАНИЕ. В кафе "Семадени" легально продавались мятные леденцы с листьями Erythroxylum coca.

> ДОМОНТОВИЧ В. “Доктор Серафикус”: Тогда все курсистки читали графа Амори, Вербицкую, в лучшем случае – Винниченко. Для студентов – карты, пулька в преферанс, пиво; для курсисток - флирт, кофе и пирожные в Семадене.

6. КАССАРНИ

Киев, Кудрявец, ул. Львовская, 24

(сейчас ул. Сечевых Стрельцов)

Галицко-буковинский шалаш В. Сечевых Стрельцов, казармы

Заехали во двор.

– Мадам, подождите здесь.

Симон исчез. Здесь все были в схожей форме. Из-за стены прогремел его голос — резкий, металлический.

— Так что тут за цирк? Ты же дрянь. Два дня – и срок. Не сделаешь — на штык насажу, через рот выйдет. Ясно?

Розе показалось, что кто-то пробил ей перепонки в ушах.

Через несколько минут он вышел с другим - младшим. Говорили шепотом. Симон на мгновение тронул его за плечо - коротко, как-то слишком искренне. Тот кивнул.

Симон открыл дверцу:

— Госпожа Винниченко, сотник Коновалец.

– Очень приятно, – сказала Роза, уже без уточнения, что она не Винниченко.

Молодой человек поклонился.

- Все хорошо, - добавил он и исчез.

Ехали молча. Под домом Симон тихо добавил:

– À bientôt, madame. (Еще увидимся, мадам)

> ГРУШЕВСКИЙ М., Воспоминания: В то время в Киев отовсюду наплывали галичане. Все они хотели под протекторат Ц. Совета, а еще точнее С. Петлюры.

7. НОЧЬ

"Замок врача". Маловладимирская, 60. (Сейчас Гончара).

Роза пришла со свертком — детская кофточка, теплые носки.

Открыл Симон. В мундире, застегнутый к шее. Посмотрел на сверток.

- Они во Львове. Еще со вчера, — сказал спокойно. – Проходите. Вы вся мокрая. В душ.

Проклятый дождь, хоть бы не заболеть. В ванной идеальная чистота: полотенца, мыло, чашка под щетку. Квартира была готова. Даже коты где-то делись.

Мила руки, услышала — входная дверь щелкнула. Мужской голос. Незнакомый, тихий. Несколько слов. Ушел.

Вышла — Симон стоял у стола, в очках, окутанный дымом, переводил тяжелую папку с бумагами. Кожаная, с ремешком. На обложке — штамп на немецком. Уже в свитере.

- Кто будет? – спросила она.

Он отвел глаза от документов. Выпустил дым.

— Нет, мадам. Держите бруслю. Это Олина. Грейтесь.

Было тепло. В кухне пахло гречкой, немного сыром и чем-то еще, после Оли. Симон достал коньяк, налил в чашки удобно держать.

– Это вы, – тихо сказала Роза. Она и сейчас видела ту руку с золотым отблеском поверх своей юбки в Семадене.

Он молчал. Отставил бутылку.

— Что вам нужно? - Спросил.

– Но как? – она вздрогнула. — Я видела ваш почерк.

- Видели. Один. Я пишу, как мне удобно, обеими руками.

Роза застыла, словно что-то внезапно осознала.

Помолчал. Улыбнулся сам себе.

– Говорят, у меня глаза меняются.

– Вы и это контролируете? – Роза уже не знала, что думать.

– Нет. Это когда становится по-настоящему.

Роза долго молчала. Наконец спросила:

— Но ведь вы женаты. У вас ребенок.

Симон кивнул.

– Это не весь я.

- А Оля?.. Она знает?

— То, что нужно, знает.

— А вы… все эти годы… с кем-то были?

Он посмотрел прямо.

– Вас это не обходит.

Роза сникла, но не отступила:

– Вы ее любите?

Симон выдержал паузу, ответил просто:

– Я никогда их не покину.

Тишина повисла. Роза опустила глаза в чашку, отхлебнула коньяк.

– Сколько это длится? С Володей.

Симон не отвел взгляда.

- Ни разу, - сказал ровно. – Он вам не изменяет.

Роза скривилась.

- Да. Только со всеми женщинами вокруг.

Вздохнула, отставила чашку.

– Это же… неправильно, – прошептала Роза. — Вы… забираете нашу любовь.

Симон засмеялся.

— Себе не лгите. Володя вам нужен только такой, как есть со мной внутри.

Без меня он станет как все: слабо, быстро, раз в неделю.

И вы сами его вывернете, как старье.

Она хотела что-нибудь сказать, но не успела. Направился ближе.

Хлопнул ладонью по столу.

Каждое слово вошло в Розу гвоздем:

– Ты кончаешь по четыре раза.

Он каждый день вытаскивает меня. С себя. Часами.

Не может завершить.

Тебе хорошо.

Этим живешь.

А я утром – опять там.

Роза молчала.

Симон встал, погасил сигарету. Шепотом:

– Это длится тринадцать лет. Я все знаю.

И уже ровно:

– Последнее…

Сифилис. Давно. К вам.

Ему было плохо. Очень.

Требовалась поддержка.

(Пауза)

– Он носит все в себе. До крови.

Я знаю, потому что я там. Теперь.

Молчит.

Йбаный котелок.

(Спокойно продолжил)

- Проверьте здоровье. Ваше – и его.

> ПРИМЕЧАНИЕ. У В. Винниченко в промежутке 1908–1910, до Розалии, был сифилис, от которого он вылечился. И несколько попыток суицида.

8. ФИНАЛ

Там же. Утро.

Роза поняла, что сама в квартире. Тихо. На столе записка. Почерк с крестовой буквой Т.

«Кофе – для вас. Еда. На столе.»

## #19. Ультиматум

ПРОЛОГ. 5 ЛЕТ К ТОМУ

Канны, Франция. 1912.

Сухой песок. Блеск воды.

Роза – на шезлонге. Шампанское.

На коленях — Boule de Suif, "Пышка" Мопассана. Читает, как цмулит.

Рядом – Володя. Загар. Легкий костюм. Глаза – злые.

В руке – защупанное письмо.

— Какая пошлая херня твоя книга.

Роза:

— Вы ничего не понимаете.

(Ты ничего не понимаешь.)

Володя прячет письмо в карман.

— Учись говорить нормально, Роза. Быстрее. Кажеш, як блюєш.

Смотрит на нее как на неразрешимую проблему. Обнимает сзади. Запах персика. Руки в бюстье. Лоб к ее шее.

А в кармане – бумага. Выжигает кожу до костей.

Где-то в гнилой Москве он.

Тащит женщину. Младенец. На трех работах.

И украинское издание. Без гонорара.

Придурок.

I. 53 ДНИ К ТОМУ

[Саймон]

Центральный Совет.

Красная гниль. Ноябрь, 1917.

В России – октябрьский мятеж.

Киев трясло. Провокаторы – на каждом шагу. Открытки с ядом.

— Земля — крестьянам!

— Мир — солдатам!

— Власть — советам!

В Центральной Раде – Комитет охраны революции. Председатель – Порш (за роспуск армии). Dream team.

Симон с краю. Не смешно. Курва.

– Никакой конфронтации, – сказал Порш.

- Надо переговоры. С монархистами…

Поедет Симон. Больше некому.

Белая гвардия – казенный зал. Цари на стенах.

Саймон:

— Готовится мятеж. Предлагаем координацию.

Старший офицер вздохнул:

— Вы кто? Хохлы?

Симон: "Мы - Киев."

— Киев мать городов. Русских. А вы — предатели.

Вернулся. Комитет распущен. Все полномочия – Генеральному Секретариату.

Володя.

В stercore revertimur. (Снова в гной.)

II. 40 ДНЕЙ К ТОМУ

[Саймон]

Третий универсал, провозглашение.

Киев, Софийская площадь. 20.11.1917

Суета. Толканья. Групповое фото. Под Богданом.

> “Отныне Украина становится Украинской Народной Республикой.

Не отделяясь от России и сохраняя единство ии, мы твердо станем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся Россия стала федерацией свободных народов.”

Буквы Володины. Без Грушевского.

Не театр. Цирк.

В Питере ленин. Граница прорвана. Красная опухоль разрастается.

"Не отделяясь от России".

Центральная Рада легла под то, чего не было. Россию со свободными народами.

Грушевский – слева. Хвастается новым томом Истории Украины-Русы.

Володя в шляпе – сзади. Гениальный текст гордится.

Vermis politicus (лат. политический червь) Думает Симон.

Володя дует в